Молодая женщина не отвечала. Немцы уже наполняли людьми крытые брезентом кузова. Циля молчала, посверкивая черными глазенками из-под пухового платка. Хая прижалась к дочери, словно напоследок хотела передать ей свое тепло. Нонна тихо сидела в углу и думала о чем-то своем. Наконец машина тронулась. Сорок минут езды до десятого километра Феодосийского шоссе показались Розе бесконечностью. Когда они прибыли к месту, немцы приказали людям вылезать из кузова. Роза первая спрыгнула на землю и помогла спуститься матери и Нонне. Девушка увидела, что машины остановились на правой стороне дороги, против движения. Фашисты вытаскивали людей из грузовиков.
– Шнелле, шнелле, – слышалось повсюду. Рыжий фриц подошел к Розе и жестом приказал скидывать юбку и пальто. Когда девушка заупрямилась, он слегка ударил ее прикладом по руке:
– Шнелле.
Оглянувшись, она увидела, как толстый немец сдирает с ее матери платок.
– Сволочи, – пробормотала она так, чтобы он услышал. Но рыжий не понял и лишь упрямо повторял:
– Шнелле.
Когда Роза разделась и, полуголая, стояла на мерзлой земле, дрожа под снегом с дождем, рыжий снова стукнул ее прикладом и погнал вперед, к большому противотанковому рву:
– Шнелле.
Девушка с толпой полуодетых стонущих людей двинулась к огромной яме. Мужчины и женщины, окружавшие ее, вели себя по-разному. Одни молчали, обезумевшие от страха, другие плакали, третьи молили мучителей о пощаде. Немного в стороне чернела кучка нацистского начальства. Роза заметила, что они прикладывались к бутылкам, и подумала, что даже звери не вынесли бы такого без водки. Подходя ко рву, девушка заметила старого еврея с внучкой Цилей. Девочка, в одной рубашке, шлепала по грязи босыми ножками и спрашивала деда:
– Дедушка, это такая прогулка?
– Да, Цилечка, – на Исаака было больно смотреть. Слезы, катившиеся из глаз, прикрытых морщинистыми веками, смешивались с дождем и снегом. – Да, моя Цилечка, это такая прогулка. Скоро все кончится.