Крымские истории

О, это было целое действо. Из каких-то баночек – она серебряной ложечкой насыпала в старинный заварной, совсем миниатюрный, как и всё в её квартире, чайник, какие-то травки и когда залила всё это крутым кипятком, по комнате стал распространяться необыкновенно вкусный, неведомый мне ранее, дивный и неповторимый запах.

Я же, во время её колдовства с чаем, разглядывал со вкусом подобранную библиотеку – это была единственная роскошь, которую я видел в этом монашеском доме.

Через несколько минут она пригласила меня за стол и налила ароматную жидкость в красивые старинные чашки.

– Ну, как, вкусно?

– Лидия Георгиевна, искренне говорю – божественно.

– То-то же, – не без гордости приняла она заслуженную похвалу.

И тут же преподала мне урок:

– Молодой человек, никогда не сопровождайте святых слов сорняками. Разве слова: Бог, божественно, Господь, Вера – нуждаются в дополнениях, таких, как Вы произнесли сейчас – «искренне говорю, честное слово»…

Как профессиональный учитель, безотносительно к нашей беседе, продолжила:

– Божественно – значит, уже наивысшая степень, самая высокая оценка. Истина. Ибо Господь и есть наша высшая истина. И выше этого – нет и не может быть ничего. Поэтому никогда не употребляйте никаких иных слов, рядом со святыми и священными. Они просто их унижают.

Она перешла даже на какой-то особый тон:

– Это ведь всё равно, что сказать: «Я искренне люблю Родину, любимую женщину».

И утвердительно, на вопросе, и завершила нашу сегодняшнюю беседу:

– А разве можно, подумайте, в этом случае быть неискренним?

Мне очень не хотелось уходить из её дома, но я видел, что она очень устала и я, выпив ещё одну чашку чая, удалился, испросив у неё позволения встретиться с нею ещё.

И таких встреч затем, у меня с Лидией Георгиевной, было ещё несколько, а уж если буквально – то девять.

Каждую из них я запомнил на всю жизнь, так как она находила возможность, не прилагая к этому совершенно никаких усилий, быть столь притягательной и интересной, что я большей частью её только внимательно слушал.

В один из вечеров мы заговорили о Вере.

– Нет, мой мальчик, – он часто именно так обращалась ко мне, – для меня Вера – это не стояние в Храме, да и… насмотрелась я в двадцатом году на наше священноначалие… Не любило оно Россию и не служило ей.

Строго и сурово, словно приговор вынесла:

– Да и не сделало ничего, чтоб примирить враждующие стороны. Напротив – разжигало рознь среди единокровного народа и благословляло одну его часть, считая её за истинно верную и правую, на братоубийство. На кровь.

Покачала головой и продолжила:

– Поэтому, Вера для меня – не лукавые песнопения, за которыми мертва душа, а то состояние всех чувств, когда ты веруешь, истово, в правду и совесть, когда даже наедине с собой, без свидетелей, без посторонних глаз, не можешь свершить поступок недостойный и предосудительный.

Вздохнула, чуть перевела дух, но с мысли не сбилась, выразила её ясно и чётко:

– Без принуждения, лишь по зову души, голоса внутреннего и высокого, который и связывает нас с Господом.

Указав пальцем куда-то вверх, притихнув на миг, дополнила:

– Для общения с Ним – мне не надо священнослужителя, который нередко слаб и лукав, сребролюбив, не свободен от страстей нашей суетной жизни, ему ли понять моё внутреннее состояние, порыв моей души, которая желает всему человечеству любви и счастья.

И снова учительница взяла над ней верх:

– Жить Верой – это значит жить с образом, а образ – Бог. И без-ОБРАЗ-ная жизнь никогда не бывает праведной и чистой, честной и светлой.

Я с непрестанным интересом смотрел на неё, а она, воодушевившись благодарным слушателем, всё развивала свои воззрения:

– Поэтому – не удивляйтесь, что в моём жилище, человека истово верующего, нет икон. Я не верю в то, что слабому, не лишённому страстей, в том числе и низменных, человеку, дано передать лик Господа, Богоматери, Апостолов, Святых.

Чеканя каждое слово развивала свои мысли дальше:

– Нет, никто этого сделать не мог и всегда на иконе было узнаваемое лицо близкого для иконописца человека, а во время ранней Руси – ещё и только одной, при этом, национальности. Немилосердного к России народа.

Заглянула мне в глаза, ожидая встретить сопротивление и не увидев его, умиротворённо, как союзнику, поведала своё сокровенное:

– И это хорошо, это совсем не грех, однако это вера художника, это его образ, его видение святости, но оно не может быть для меня истинным и каноническим для всех.

Страстно, как свою высокую и выстраданную убеждённость, которую уже не сменит ни за что до конца своих дней, подытожила:

– Поэтому – мой Бог, а я ещё раз повторю Вам, что я верую истово и глубоко, он во мне. И только он – мой единственный, моя поддержка и опора, моя высшая истина.

Обратившись к далёкой памяти привела яркий и убедительный, на мой взгляд, пример: