Крымские истории

Ни разу не оплошал мой боевой товарищ. Ни разу – даже ноздри не раздулись его, заслышав впереди конных, ржание, в переклик, недоумков-жеребцов и кобылиц в отряде красных.

Где было надо, особенно по камням, мне казалось, он даже ступал – сначала подержав на весу ногу, и, только найдя твёрдую опору, без звука, опускал её на земную твердь.

Несколько раз в темени, чем меня поразил неслыханно, ложился сам, без команды. И, как оказывалось, вовремя.

Через мгновение – в трёх шагах от нас проезжали разъезды красных.

Так минула ночь. С ладони – попоил я Ястреба водой, которую подливал из фляги – сам не пил, лишь облизал влажную ладонь после него, дал кусочек сахару и сказал ему:

– Ну, что, мой хороший, мы – почти у цели. Ещё немножко.

Но, в последний миг, я сплоховал сам. Сам виноват. Поспешил.

Полагая, что мы уже находимся на территории своих войск, я, наконец, дал волю своему горячему коню. Торопился, хотел, как быстрее….

Гикнув и чуть сжав его бока сапогами, я во весь опор помчался на коне-птице, по едва видимой извилистой дорожке, прямо над морем.

Тут-то и подстерегла нас неведомая опасность. Нам бы затаиться ещё на час, выждать и уже ничего не помешало бы выполнить задачу Его Высокоблагородия.

Из балки, заслышав топот копыт моего Ястреба, выскочило пять, я их увидел в один миг, именно – пять красноармейцев и устремились ко мне наперерез.

Другого пути у меня не было и я мог только, опередив их на секунды, уйти, затем, вперёд.

Да и где было им сравниться с моим Ястребом. Он – молнией пластался над степью и красные понимали, что перестреть нас и догнать, затем – у них не было никакой возможности.

И они, опытные солдаты, видать, все уже навоевались достаточно и приобрели боевой опыт, не стали и пытаться пускаться за нами вдогон.

Сорвав с плеч карабины, они повели сосредоточенный и беглый огонь – именно по моему Ястребу.

Первую пулю, которая настигла его, я почувствовал сразу. Он, как-то неестественно скакнул влево, но, тут же – выправился и ещё быстрее понёсся к спасительным курганам.

Другая – ударила его в правую ногу, и он, даже задрожав от боли, всё равно хода не сбавил.

Хорошо стреляли красные, ничего не скажешь. Научились за долгие годы войны.

И, когда две пули сразу, ударили Ястребу в голову, он тяжело, со стоном, остановился и закачался на ногах. При этом – повернув голову ко мне, насколько это было возможно, виновато посмотрел мне в глаза через кровавое марево, которое заливало ему всю красивую морду:

«Прости, хозяин. Я не виноват. Но я… больше не могу. Не живой я уже…».

И с последних сил, дав мне возможность выдернуть ноги из стремян, как и стерпел, родимый, рухнул в полынь, да и затих сразу же, не бился даже и в конвульсиях.

Никогда я не плакал, даже тогда, когда хоронил братьев своих, друзей, годков, которых так мало осталось после той войны, а уж после этой – во всём полку – двух-трёх, больше не найдёшь, а тут – рыдания подступили к горлу, да такие, что напрочь лишили меня всех сил.

Это и предопределило всё в дальнейшем. Мог бы я, мог бы, используя замешательство красных и то, что на какой-то миг стал им не виден – скрыться в прибрежных зарослях.

Но я упал на шею Ястреба и упустил эту минуточку. А когда опомнился – красные уже подъезжали и охватывали меня в полукольцо.

Один из них мне понравился, старый, видать, солдат, прошёл не меньше меня. Он и был у них за старшего.

Я даже слышал, как он закричал, отдавая своему войску команду:

– Прижимай его к скале, братцы, там он никуда от нас не денется. Важный беляк, не для прогулки под ним такой конь был. Делегат связи… Прижимай, не дай уйти!

Мне ничего не оставалось, как принять бой с разъездом красных.

Трёх, в том числе – и этого командира, я срезал сразу, первыми же выстрелами, со своего, ещё с той войны, карабина.

Под двумя – убил коней. Так и закончилась моя единственная обойма, которую я и брал с собой всего, чтобы коню было легче, потому что в такой дороге – и грамм лишний.

И оставшись с одной шашкой, памятной и дорогой, мне её – Его Высокоблагородие, под Перемышлем, подарили – пошёл навстречу двум оставшимся в живых красным…

А мысль, даже в этих условиях, довершила: «Спас я его в том бою, первым перестрел вражий клинок, на себя его принял, так как отбить уже никак не успевал».

Смог и ещё дотянуть, в воспоминаниях:

«И захлёбываясь кровью – австрияк был здоровенный, своим палашом рассадил мне всё правое плечо, как и не отрубил вообще – упал я под ноги своего коня. Так Его Высокоблагородие – сам меня из боя вывез, на своём коне, а как только я пришёл в себя – навестил в лазарете и, на зависть всем – снял с себя, богатую, в серебре, шашку и меня одарил», сказав при этом, так душевно:

– Заместо брата ты мне теперь, казак, как брата и прошу принять дар этот на добрую память. Пусть тебя всегда хранит клинок этот, дедов ещё, он его из похода – против турок, на Дон привёз. С ним и отец мой Родину защищал.

Отбросив волевым усилием эти воспоминания, я приготовился к последнему бою. Был спокоен и сосредоточен. Как всегда, в минуты высшей опасности.