Крымские истории

Знал, конечно, если уж честно, что лучше меня – в полку шашкой не владел никто. И я знал, что красным надо было призывать своего бога, чтобы он, значит, им за упокой пропел.

Тем более, я видел – пацаны, куга зелёная, навстречу мне шли. Они и шашки свои держали в поднятых к верху руках – сразу было видно, что вояки они никакие.

Я стал даже ухмыляться и это, я думаю, всё дело испортило.

Золотушный какой-то, не русский, узкоглазый, стал что-то кричать на непонятном мне языке, обращаясь к другому, а затем – отбросил шашку свою в бурьян и сдёрнул с плеч карабин. Остался, знать, у него патрон в карабине. Он-то и был роковым для меня.

Китаец, я вдруг вспомнил, кто был этот красноармеец, их много было у красных, дождавшись, пока я подойду к ним вплотную, не целясь, почти упираясь мне в грудь стволом карабина, выстрелил.

И посинев от страха – видать, не привык ещё к убийствам, стал неумело махать карабином у меня перед лицом, норовя отбить шашку.

Коротким выпадом, самим кончиком клинка, я снёс ему голову, второго, отбивая его клинок и перебив его, посредине, меня этому удару научили даурские казаки, я просто заколол своей старинной шашкой, подарком Его Высокоблагородия.

Увидел отчётливо, как изумился красноармеец, оставшись с обрубком шашки в руках, которым даже не закрывался и, ещё не понимая, что он уже не жилец на этом свете, – закричал жалостливо и звонко.

Я даже посмотрел, как он нырнул носом в перезревшую полынь и затих, уже навечно.

Я понимал, мой мозг работал чётко и ясно, что всё это я совершил – будучи уже мёртвым, пуля китайца, ударив мне прямо в сердце, никакого шанса на спасение не оставляла.

Поэтому я, последней волей своей, сжёг письмо полковника, а сам – сделал ещё несколько шагов к морю, да и скатился с горной тропы, почти в волны.

Слава Богу, это я уже видел с того Высокого и Вечного мира, куда возносилась моя душа – казаки нашего разъезда, оказавшись на месте боя, сообразили, что я направлялся к ним от полковника Суконцева и увидев обгорелый конверт и несколько ещё разборчивых слов в донесении, всё поняли, так как старший разъезда стал торопить своих товарищей к начальству.

Поэтому меры были приняты и все наши люди были спасены.

А я, с той поры, так и остался на этом крутом крымском берегу. Похоронили меня с честью мои новые товарищи с того разъезда, что минуту лишь не успел придти ко мне на помощь.

Могилку с землёй сравняли, засыпали под цвет местности полынью и даже лошадьми по ней несколько раз проехали, чтоб, значит, не обнаружили красные и не надругались над моим последним приютом.

А как вышли наши, полковника Суконцева люди к своим, он приехал, в последний миг, на могилку, поскорбел, поминальную чару выпил и даже сказал:

– Спасибо, казак, Спасибо Тымченко, выполнил ты свой долг. Вечная тебе память, а от меня – благодарность великая.

И преклонив колено, в носовой платок набрал горсть земли с моей могилы, да и положил себе в карман мундира…

Много лет прошумело с тех пор. Видел я много с Вечного мира, да вот рассказать никому не могу ничего, из живущих, кроме своих товарищей, которых – не счесть, встретил по ту сторону земной жизни.

О многом мы перебеседовали с ними за эти долгие годы. Торопиться уже было некуда.

И сошлись, с большинством в том, что жизнь свою, ни за какую цену, менять не стали бы. Всё в ней было правильно, а самое главное, что не я один, а почти все – думали, что за правое и праведное дело головы свои сложили. За други своя. А светлее этого – ничего быть не может.

А недавно – увидел, как какой-то седой человек, по всему видать – военный, держался так, что сразу видно, штатские так себя держать не умеют, да и неведомая мне Звезда на его пиджаке, слева, пламенела, отличие какое-то высокое, нашёл подкову моего верного Ястреба, косточки-то давно уже его истлели и кусок клинка, который я своей шашкой перебил в тот роковой день у моего стародавнего врага.

К слову, и к врагам у меня ненависти не осталось. Они шли своей дорогой, я – своей, не поразуметься нам было в ту пору, а сегодня, особенно после страшной войны, которую все пережили, и в нашей компании, в Вечной жизни, добавилось столько народу, душ святых и безвинных, что мне даже жаль, что кто-то сумел нас так развести по обе стороны реки-судьбы в ту пору.

И мы, не найдя слова доброго и. что самое горькое, даже правды своей друг другу не высказали, а сразу – взялись за шашки, да и давай друг друга изводить.

Не правильно это, нет, не правильно. И слава Богу, что в этой войне, как пошёл на нас фашист, нашли все общий язык, объединились в единую силу, народ единый и сумели отстоять Отечество наше, дорогую моему сердцу Россию.

Многих я видел, затем, своих земляков, в славных гвардейских казачьих корпусах.

В единой лаве шли на врага – и те, кто по белую сторону был, и те, кто красной веры придерживался. И, слава Богу, нельзя, никак нам нельзя, хранить былые обиды и друг на дружку руку поднимать.

Заклюют тогда вороги нас всех, землю нашу разорят дотла.