Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока

Перед вылетом, в курилке, я немного поговорил с местными пилотами. Оказывается, люфтваффе – это единственный костыль, на котором сейчас держится вермахт. Вышиби его, и Восточный фронт рухнет, как карточный домик. С точки зрения потомков, зря я тогда в тумане искал танки Клейста. Тот рывок был для него последним. Моторесурс техники почти полностью исчерпан, и даже немецким ремонтникам, при наличии запчастей, не восстановить его до весны. А запчастей-то нет, так как на немецких танках и бомбардировщиках стоят одни и те же моторы, и запчасти со страшной силой пожирает люфтваффе. Боеготовых танков в танковых группах единицы.

Бросаю взгляд на высотомер – двести метров, потом на стрелку спидометра – она вплотную подползла к отметке в 1М. Легкий хлопок, и вот мы обогнали звук. Перегрузка спала – значит, крейсерская скорость достигнута.

Мне стало страшно мчаться на такой высоте с такой скоростью в абсолютной темноте. Малейшая ошибка пилота – и все, костей не соберешь. Но зато я понял секрет их внезапности. Если обходить населенные пункты и скопления войск, да еще ночью, то группа останется не обнаруженной до того самого момента, пока по земле не покатится огненный вал разрывов.

Снова оживают наушники:

– Ты как там, Второй, нормально?

– Нормально, товарищ капитан, – я постарался улыбнуться, а сам подумал: ничего себе нормально, будто слон в грудь лягнул. До сих пор дышать трудно.

А товарищ капитан будто прочел мои мысли:

– Ты, Второй, не храбрись, я ведь себя на первом вылете помню. Но как говорил мой дед: «Ты, внучок, тренируйся, тренируйся, и все получится!» Короче, Второй, до рубежа атаки двадцать минут. Ты пока расслабься немного, осмотрись в кабине. И для поднятия бодрости духа – концерт по заявкам, – что-то щелкнуло, и в наушниках зазвучали песни. Такие наши, советские, пронзительные, и в то же время абсолютно незнакомые.

Сначала я услышал хриплый голос, который пел под гитару: «Мы взлетали, как утки с раскисших полей, восемь вылетов в сутки куда веселей». Потом его же песни: «Я, Як-истребитель…», «Он вчера не вернулся из боя», «От рассвета мы землю вращали назад».

Честное слово, у меня даже слезы на глазах выступили. Значит, раз там поют такие песни, то мы тут не зря воюем и умираем…

Я поднял забрало шлема и рукой вытер лицо. Вроде полегчало. И тут меня снова вызвал капитан Магомедов:

– Второй, приготовиться – рубеж атаки.

Я заглянул ему через плечо, благо второй пилот сидит в кабине на голову выше первого.

Подсвеченный мертвящим зеленоватым светом, к нам стремительно приближался аэродром. Разогретые моторы готовых к вылету самолетов светились нежно-зеленым. Мне рассказывали про БРЭО с элементами ночного видения, но так, наскоро. Наблюдать это воочию было жутковато.

Всю эта картинку я видел не дольше пары секунд, потом аэродром скользнул под нас, и капитан выкрикнул:

– Аллах акбар! За Родину, за Сталина!

Машина начала вздрагивать – каждый раз, как от нее отделялась бомбовая кассета. Две кассеты в секунду… Полоса сплошного поражения двойной плотности – примерно шестьсот на двести метров. Одна полоса из трех.

А всего, с нахлестами – четыреста на шестьсот. А я-то думал – вся атака продолжалась даже не две минуты, а всего пять секунд.

Я бросил взгляд назад. На месте аэродрома будто ожил вулкан. Пылали и взрывались заправленные самолеты и пирамиды бочек с бензином на окраинах аэродрома. Когда мы, уже развернувшись по широкой дуге, начали набирать высоту, на аэродроме стали рваться сброшенные самолетами бомбы. В наушниках прозвучал голос полковника Хмелева:

– Вовремя! Еще чуть-чуть, и опоздали бы.

Капитан Магомедов ответил:

– Зато накрыли всех разом: и самолеты, и летчиков, и техников, и штабистов. Теперь эту группу Герингу придется формировать с нуля.

– Это вы, товарищ капитан, точно заметили, – добавил наш второй ведомый, старший лейтенант Рюмин, – будет теперь у Алоизыча опять коврик на завтрак.

– Отставить разговорчики, – вмешался полковник Хмелев, – возвращаемся на высоте двенадцать тысяч, скорость два сто. Магомедов, на высоте можешь дать Покрышкину чуть порулить. Но только, товарищ старший лейтенант, осторожно у меня. С этой машиной надо ласково, как с юной девицей…

Я попробовал. Как и говорил полковник – осторожно. Машина – зверь! Причем дикий. Учиться, учиться и еще раз учиться – товарищ Ленин не зря говорил эти слова. Причем для начала на чем-то мощнее моего МиГа, но и более простом, чем эта машина. До сверхзвука мне еще расти и расти. Однако важен первый шаг, и я его сделал. После посадки надо будет поговорить с товарищем полковником. Интересно, что он мне посоветует?

8 января 1942 года, 00:45.

Севастополь, Северная бухта. Лидер «Ташкент»

Адмирал Кузнецов Николай Герасимович

Флаг я решил держать на лидере «Ташкент». Мне почему-то вспомнился адмирал Макаров с его страстью к легким крейсерам. А ведь погиб-то он как раз не на «Новике» или «Аскольде», а на тяжелом «штабном» броненосце «Петропавловск».