Крымский излом

А сегодня утром мы увидели другое удивительное зрелище. Это было, как видение из прошлого. Встречным курсом к нашему пароходу шли военные корабли. Много кораблей. Сначала восходящее солнце слепило нам глаза, и мы не могли разглядеть флаги, под которыми эти корабли шли. Потом будто пелена упала с наших глаз – назло всему на их мачтах развевались андреевские стяги. Только головной и замыкающий корабли несли большевистские флаги со звездой и серпом с молотом. А все остальные были под нашими старинными, андреевскими флагами.

Комок в горле и слёзы в глазах – значит это всё-таки правда! Один из кораблей покинул походный ордер и направился в нашу сторону. На его мачтах вверх поползли флажные сигналы. Среди нас были и морские офицеры. На пароходе тут же стало известно, что это приказ лечь в дрейф и приготовиться к приёму досмотровой партии... Господи, неужели мы сейчас увидим тех, кто ходит под андреевским флагом через четвёрть века после гибели Российской империи!?

С корабля спускают катер. Даже без бинокля на его борту видно выведенное славянской вязью такое обычное для русского флота название "Сметливый". Катер идёт к нам...

У борта парохода толпится народ. Взрослые мужчины в возрасте сильно за сорок и молодые люди, зачастую просто мальчики с нежным пушком над верхней губой. Наши сыновья, выросшие на чужбине. Как плакали их матери, посылая своих детей, как они считали, на верную смерть. Но разве могли они остаться, когда Родина в опасности, когда Родина зовёт! Есть, конечно, и такие, которые надели форму СС и пошли вместе с немцами "свергать большевизм". Пусть они будут прокляты, атаман Краснов и генерал Шкуро. Они не русские и не немцы, они выродки. Их немного, но, как говорят, ложка дёгтя портит бочку мёда. Генерал Деникин проклял их в своём послании, проклянем их и мы. Вместе со мной на пароходе мой старший сын Олег – Бог миловал, он не успел попасть в французскую армию, которая так быстро подняла руки вверх перед нацистами. Двое младших сыновей и дочь остались в Лионе с матерью. И да помогут им Бог и добрые люди, если мы не вернёмся назад. Война в России идёт страшная, не на жизнь, а насмерть...

Как раз Олег и отвлёк меня от этих мрачных размышлений. Указывая рукой на катер, он сказал:

– Папа смотри, у них погоны...

Гул удивления прошёл волной по пароходу. Я напряг зрение – это у сына глаза молодые, а я после сорока пяти начал уже сдавать. Хотя, что тут непонятного, если над кораблем развевается андреевский флаг, то матросы и офицеры на нём должны, просто обязаны, носить погоны. Нет, господа, чудо из чудес, среди матросов с погонами – чекист-пограничник с зелёными петлицами. Один. И при том, что странно, не плюется ядом и не смотрит на погоны, как раввин на свиное ухо. И ещё интересно, что переговаривается он с офицером, и вроде как дружески. Прости меня Господи и вразуми, что же это такое деется на свете?

Проклиная судьбу, свою жадность и этих непонятных русских, которым не сидится дома, шкипер приказал опустить трап. Как матёрый контрабандист, он даже не думал препираться с командиром военного корабля. Знал, что всё это может закончится для него крупными неприятностями.

К трапу, по которому уже поднимались офицер с матросами, через толпу протиснулся генерального штаба полковник Игнатенко. Он самый старший в нашей компании. Ему уже за пятьдесят. В Гражданской войне не участвовал, был в составе Русского экспедиционного корпуса во Франции. Поскольку мы не махновская банда, то офицерское собрание назначило его, как самого старшего по званию и опыту, нашим командиром. Отчетливо помню, как волновался он тогда из-за оказанного доверия, как тряслись его руки.

Сейчас же полковник подтянут и собран, сапоги начищены до зеркального блеска, гражданская кепка сидит на голове почти как офицерская фуражка. Толпа чуть отхлынула от трапа, оставляя полковника один на один с уже поднявшимися на борт гостями.

Офицер, поручик, фигуры его не видно совершенно. Этому мешает странный, явно форменный жилет, карманы которого битком набиты разнообразным снаряжением. На правом плече, прижатый локтем, висит короткий то ли карабин, то ли пистолет-пулемёт со складным прикладом. Лицо у поручика волевое, жёсткое, свежий шрам на щеке. Он смотрит на нас доброжелательно, но в то же время, словно на ожившие экспонаты в музее, что ли. Видно, что это не первая его война. Если Манштейна в Крыму разбили такие же как он, то я не завидую немцам.

Второй – чекист. Молодой, чуть постарше моего Олега, насторожен. Но он старательно делает безразлично-равнодушный вид. Кобура нагана расстёгнута, но и только. Руку он старается держать подальше от рукояти. По мелким движениям, выражению лица и прочим, почти незаметным признакам, видно, что мы внушаем ему лёгкое опасение, а поручик со шрамом – какое-то непонятно уважение, смешанное с робостью.

Матросы – унтер и два рядовых – внешне полная копия своего командира. Такая же форма со снаряжением, такие же карабины, такие же жёсткие лица, смотрят – как целятся.