Крымское зарево

Глеб, оставшись один, еще долго не мог уснуть, сидел, смотрел, как постепенно наливается черным бархатом небесный купол после заката, рассматривал звезды, что были теперь не завешаны дымкой фронтовой гари. И вспоминал, вспоминал… Прошлая мирная жизнь, такая далекая и забытая, нахлынула на него как теплая волна, заставила сердце биться сильнее, а щеки гореть румянцем. «Эх, если бы не война, сейчас уже был бы женат. Подрастала бы вот такая Маришка», — подумал он с грустью, пристраиваясь на ночлег рядом со спящей девочкой. И впервые за много лет фронтовой жизни разведчик уснул крепко, погрузился с головой в цветные сны о мирной, довоенной жизни. Так глубок был его сон, что не слышал он по привычке краем сознания осторожные шаги. Это на рассвете вернулся к лодочному сараю Павел. Переполненный первыми острыми чувствами, он не мог уснуть, сидел на камне и на все лады повторял беззвучно имя девушки — Валентина. Прислушивался, как вскипала внутри радость, улыбался и касался своих губ, где полыхал отпечаток первого в его жизни поцелуя. И сам не заметил, как свернулся калачиком у костровища и тоже задремал.

Глава 9

Будить утром ефрейтора Зинчука командир не стал. При одном взгляде на его улыбающееся во сне лицо Глебу стало ясно — прогулка затянулась и в голове у разведчика теперь мысли о синеглазой бойкой красавице, а не о предстоящей операции. Шубин укрыл парнишку плащ-палаткой.

«Ладно, отдыхай один день, потом будет не до ухаживаний», — подумал он и один отправился в штаб для доклада майору Тарасову.

Тот сегодня был бодр, при полном обмундировании. Отметил благодушно:

— Это хорошо, что ты без своего Зинчука, слишком он языкастый, а устава не знает и не соблюдает. Наговорит еще лишнего, а сейчас этого не надо. Совещание будет, командир корпуса прибыл, будешь докладывать ему о запланированной операции.

В центральной части штаба снова было многолюдно, но в этот раз тихо. На лавках вытянулись в начищенной форме командиры подразделений, в центре сидел пожилой мужчина в форме с погонами генерала. Он внимательно слушал доклады, которые делали остальные, задавал вопросы.

Капитан Шубин скромно присел на самом краю лавки. Когда дошла очередь до майора Тарасова, командир дивизии его неожиданно прервал:

— Не торопись, сведения секретные, потом с твоим разведчиком отдельно побеседуем.

— Есть, товарищ генерал. — Особист подсел поближе к Шубину и на ухо зашептал: — Все у вас готово, разведка? Лодка, взрывная техника?

Когда после совещания все разошлись, генерал наконец внимательно выслушал план операции. Потом прищурился и спросил:

— Это ведь за твою голову, капитан, награду обещали?

Глеб кивнул в ответ. Командир корпуса вдруг улыбнулся:

— А теперь ты охоту на абвер открыл. Это по-нашему, по-советски — выдержать удар и ответить как следует. Уверен в своем перебежчике, точно он раскаялся? Не думал, может, в ловушку тебя заманивает?

— Уверен, товарищ генерал. — Капитан Шубин вспомнил по-детски умиротворенное лицо Кузьмы Щедрина, когда тот все-таки смог написать письма своим родным.

— Шифровку уже отправили?

Тут разведчик замялся, в его планы не входило сидение на совещании. По его расчетам, Щедрин уже должен был отправить сообщение в абвер, чтобы штаб за сутки смог подготовиться к передислокации. Генерал, как опытный командир, мгновенно понял его замешательство:

— Так ты в штаб за этим пришел? А майор тебя тут парадно-строевым мучает. — Видимо, хорошо знал командир корпуса характер энкавэдэшника, потому что сразу же приказал Тарасову: — Вот что, товарищ майор, бдительность — это хорошо, но служба твоя в том, чтобы способствовать, а не препятствовать. Начинайте операцию под кодовым названием «Охота за головами». Хотел абвер советского разведчика, а теперь сами свои головы сложат.

— Есть, товарищ генерал. Сейчас приведу задержанного шпиона.

Из штаба они вместе отправились на задворки Дмитровки, здесь уже под охраной нескольких рядовых с винтовками пленные немцы строились у загончика для скота, служившего им тюрьмой. За ними прибыл грузовик, чтобы перевезти на большую землю и отправить в лагерь для военнопленных. За ограждением только застыла единственная понурая фигурка — чужой среди фашистов и чужой среди советских бойцов, изменник Родины Кузьма Щедрин. Он, казалось, не замечал ничего вокруг, сидел прямо на голой земле, опустив голову на грудь.

— Щедрин, встать, за мной!

Услышав свою фамилию, несчастный старшина поднялся. От его вида Шубина продрал озноб. Снова пленный не был похож на человека: взгляд стал пустым, отрешенным; шея, руки, лицо были покрыты синяками и кровоподтеками после пыток; и без того истрепанная форма зияла прорехами, а на груди топорщилась от засохших кровавых разводов. Он, будто во сне, равнодушный ко всему, побрел за майором Тарасовым. Лишь в штабе, когда с ним заговорил разведчик, Щедрин очнулся, уставился на знакомое лицо и вдруг протянул:

— Капитан… Это ты… Шифровку, да, точно, шифровку. — И вскинулся, задрожав всем телом. — Отправил, как и обещал? Ты сделал?