Крымское зарево

Море закружило легкое суденышко, потащило разведчиков все дальше от берега до тех пор, пока все вокруг не превратилось в тяжелую свинцовую массу. Стихия играла с ними как с игрушкой: перекидывала с борта на борт; шлепала волнами по доскам так, что казалось — лодка вот-вот лопнет и распадется на доски; окатывала ледяной водой со всех сторон; пыталась сбросить их с суденышка в пляшущие волны и утянуть на глубину.

Зинчук изо всех сил вцепился в весла, налегал на них всем телом, чтобы направить суденышко в нужном направлении, не поддаться воле жестокого моря. Шубин выворачивал руль до упора, выкрикивал команды Павлу, пытаясь сделать так, чтобы лодочный нос разрезал волны. С огромным трудом они продвигались по штормовому морю. Павлу вообще казалось, что они стоят на одном месте, все вокруг до горизонта стало сплошной движущейся серой массой, ледяной и неприветливой. Ни точки, ни вспышки света, глазу не за что зацепиться, чтобы понять, в каком направлении плыть. Шубин тоже потерял все ориентиры, но направлял лодку по стрелке компаса, она дрожала в его руке под стеклянной крышкой, указывая путь заблудившимся в море разведчикам.

Вдруг какой-то луч мелькнул в беспросветной мгле.

— Мотор, там, по правому флангу! — с облегчением заорал Зинчук.

Советский катер сделал несколько кругов, приближаясь к лодке. От его волн качка еще больше усилилась, в воздух взлетел толстый канат с петлей на конце:

— Держите!

Глеб едва успел ухватить кольцо, натянул его на нос и потянул веревку, чтобы скрутить ее в прочный узел. Катер взревел мощным двигателем и ринулся по морю в сторону залива.

— Весла, Павел, весла! Убирай!

Шубин наклонился вперед, перехватил весло, которое вывернуло от высокой скорости и чуть не вырвало из уключины. Зинчук поспешно вытащил второе весло из воды и уложил на дно судна. Теперь им оставалось только крепко держаться за борта, чтобы от яростной качки не вылететь в воду. Крошечная лодочка на натянутом, как струна, канате летела следом за катером по волнам, раскачиваясь и подпрыгивая. Оба разведчика скрипели от напряжения зубами, всем телом они вжались в борта, стараясь слиться с лодкой в единое целое. Одежда пропиталась морской водой, кожа горела от сурового зимнего ветра, холод и сырость снова пробрали до самых костей.

«Ничего, надо терпеть, я выдержу!» — сам себя уговаривал Павел Зинчук. Его командир рядом тоже про себя отсчитывал минуты и километры до залива, чтобы не поддаться животному ужасу, который поднимался изнутри от яростной, безжалостной стихии вокруг.

Катер стал замедлять ход, веревка провисла, и капитан Шубин стянул мокрый канат, бросил его в воду. Катер резко развернулся, обогнул их по дуге и исчез через мгновение в серой бесконечности. Теперь им предстояло самим добираться до берега. Правда, плыть теперь было легче — катер их доставил к границе Арабатского залива, здесь стена из скал сдерживала ветер, и волны были гораздо меньше. А черная скалистая гряда служила надежным ориентиром, и уже без компаса стало понятно, куда направить лодку.

Испытывая облегчение, Паша выпрямился на своем месте, вернул весла в уключины и принялся изо всех сил грести. Ему сразу стало теплее, кровь разогналась по телу, мышцы загудели от напряжения. Напарник, капитан Шубин, передвинулся чуть вперед и ощупал их груз — мины для диверсии. Хотя в лодке плескалась на дне вода, заряды, заботливо укутанные в брезент, остались сухими. Разведчик сложил ладони ковшиком и отчерпал немного воды со дна лодочки. Над головой тяжело дышал ефрейтор Зинчук, он уже запыхался от интенсивной гребли.

— Давай-ка, Павел, теперь я грести буду, мне тоже согреться надо, а то рук не чувствую от холода, — приказал командир.

Они поменялись местами, теперь молодой разведчик управлял судном, а Глеб изо всей силы греб. Через несколько минут в ладонях вспыхнула боль от сильного трения, плечи и руки заныли от усилий, хотя сразу стало тепло, даже несмотря на промокшую форму.

Павел наконец не выдержал, дал волю чувствам:

— Ух, как в море страшно плыть. Или ходить, как там моряки говорят. Перетрухнул я, думал, перевернемся. Хорошо, что в разведке служу, а не на флоте.

От его навивного признания у Шубина отлегла от сердца тревога, прав Пашка — испытание они прошли страшное, не ожидали, что так неприветливо встретит их море, но все же это испытание прошло. Вот уже и Голубая гряда нависла черной стеной совсем рядом, только руку протяни — и можно будет дотронуться до холодных камней.

Глеб все медленнее работал веслами, чтобы без шума подплыть к берегу. На черных отвесах не было видно ни огонька, ни тени, но все же стоило быть осторожными — вдруг все-таки немецкие патрули охраняют морскую границу в заливе. Хотя снизу скалы выглядели устрашающе — почти отвесные, с небольшими выступами, они нависали по краю залива как природная огромная ограда. Забраться на них, казалось, было невозможно, поэтому гитлеровская охрана совсем не присматривала за этим участком.