Крымское зарево

Шумный всплеск вывел его из сонного забытья: рядом с лодкой теперь плыла голова капитана. Всю верхнюю одежду и сапоги он оставил в лодке, в одном белье ухнул за борт в зимнее море. От холода Глеб не выдержал и, сцепив зубы, тихонько застонал. Хорошо, что Пашка Зинчук не замечает его слабости, молодой разведчик изо всех сил колотит веслами, старается как можно быстрее добраться до берега. Полегчавшая лодочка резво понеслась вперед, подпрыгивая на небольших волнах. Глеб держался одной рукой за борт возле носа, а второй помогал себе держаться на воде. Через несколько минут он перестал чувствовать пальцы, по ногам прошла судорога, окатила невыносимой болью и начала подниматься все выше и выше по телу. От невыносимого холода и боли перед глазами плыли черные точки, берег не приближался, а наоборот, терял очертания, расплываясь в серое пятно.

Пашку Зинчука одолевала усталость, по запястьям сочилась кровь. Он равнодушно отметил про себя, что стер ладони веслами до крови, но боли не чувствовал. В голове его пульсировала лишь одна мысль: «Вперед, вперед!» Как можно быстрее, его командир висел на борту лодки из последних сил. Даже сквозь пелену усталости Павел видел, что рука на носу суденышка посинела от холода, Шубин едва шевелится, чтобы удержаться на воде.

Глеб с трудом приподнял голову: сколько они уже плывут к берегу? Он никак не мог рассмотреть берег, он ускользал от него, то чернея, то растворяясь в каком-то белом тумане. Вдруг он увидел впереди черную точку, она увеличивалась все больше и наконец превратилась в катер, который буксировал их вечером в залив.

Затих мотор, и на малых оборотах судно приблизилось к лодке разведчиков.

— Держите! — Глебу бросили спасательный круг, за который он схватился обеими руками.

Пашка с третьей попытки добросил веревку, и его суденышко прицепили к катеру. Двое моряков уже вытягивали совершенно обессиленного Шубина из воды. Третий военный подтянул лодочку поближе, подал руку Пашке:

— Давай, парень, сигай на борт! С рассвета патрулируем по всей линии, разыскивая вас.

Их тормошили крепкие руки, кутали в теплые бушлаты. Металлическое узкое горлышко силком втиснулось в губы, оттуда полился спирт. От нескольких глотков по телу вдруг растеклось тепло, от него было больно и приятно одновременно, словно изнутри согревало пламя.

Моряки ощупывали бледного Шубина, трясущегося Зинчука, который вцепился мертвой хваткой в свой вещмешок.

— Ранены? Осколками задело? Вчера знатно вы подорвали фрицев. Здесь было слышно, так грохнуло!

Дубленая ладонь с силой растерла щеки разведчику:

— Живой? Слышишь?

Глеб не видел черты лица перед ним, только размытое пятно. Фиолетовыми от холода губами он прошептал:

— Жи-жи-вы м-мы.

— Ну вот и хорошо! Вот и ладно!

Бушлат укрыл насквозь промокшего разведчика с головой, от тепла по всему телу пошла волна жара. Снова стала болеть каждая клетка, но теперь огонь полыхал, а не холод. И капитан Шубин наконец разрешил себе закрыть глаза и провалиться в забытье. Он время от времени ощущал то холод, то озноб. Кто-то трогал его за руки, задавал вопросы, но сухие губы слиплись, а каменные веки никак не получалось поднять.

Вдруг кто-то ласково погладил по голове. Глеб выкрикнул:

— Мама! — и он смог открыть глаза.

Он глянул по сторонам — больничная койка, казенное одеяло и Маришка с счастливой улыбкой на краю его постели. Девочка протянула кружку с водой:

— Очнулся, а я тебя каждый день бужу, бужу, ты глаза не открываешь. Только пить все просишь!

Глеб перехватил тяжелую кружку из тоненькой ручонки и жадно принялся пить, каждый глоток ему казался невероятно вкусным. Маришка тем временем щебетала без умолку:

— Врач мне разрешил дежурить, тряпочку смачивать водой и губы обтирать. Ты все время огнем горел, губы, как газетный лист, жесткие! Сказали, это после моря. Ты зачем же в воду зимой полез? Вот и слег с лихорадкой на неделю.

— Я уже неделю лежу в больнице? — изумился Шубин.

Он пошевелил руками и ногами, попробовал сесть. Тело было непривычно легким, словно пустым, но при этом живым, без окаменелой усталости. Голова закружилась от движения, и все же он заставил себя встать, сел на кровати.

Маришка подтянула ему стопку гимнастерки и галифе, вытащила из-под кровати начищенные до зеркального блеска сапоги:

— Все, выздоровел? Пойдем тогда, тебя ведь ждут все. Без тебя свадьбу не играют, командир сказал, как очнешься, так распишет жениха с невестой. Они каждый день приходят в госпиталь про тебя узнавать.

Шубин потянул гимнастерку, и вдруг из ремня, сложенного в аккуратное кольцо, вывалился Орден Славы и листок, сложенный пополам. Глеб развернул записку:

«Товарищ Шубин, с нетерпением жду вашего выздоровления! Меня наградили за успешное выполнение диверсии против штаба абвера орденом Боевой Славы и присвоили воинское звание вне очереди. Я отдаю вам эту награду, потому что думаю, что операция — это ваша заслуга! Простите, что подвел вас, вел себя опрометчиво. Отдаю вам орден, вы его заслуживаете, потому что стали для меня не только командиром, но еще и отцом, другом, старшим товарищем!