Крыса и Алиса

Федор вышел и вернулся с холстом.

— Вот! — поставил он его на комод. — Я потрясен! Даже слов не могу подобрать… Ты что думаешь?

— Как всегда не верю, что это моя работа, потому что не помню самого процесса и что мною руководило, чтобы это изобразить.

— Не знаю, что ты хотела передать, но это так совершенно, такие краски, такая техника… Слезы наворачиваются, когда смотрю. Почему-то очень грустно: в ней и печаль, и грусть, но заодно и избавление. Думаю, эта картина отражает нынешнее состояние твоей души, твой внутренний мир. И мне нравится твоя сущность, она чистая и искренняя. Поэтому ты ничего и не помнишь, когда пишешь, работает твое естество, а сознание не участвует.

— Спасибо, что так корректно объяснил мою ненормальность.

— Я описал то, что вижу.

— Я пугаю тебя, наверное, или вызываю отвращение?

— Ангелы не пугают… — как-то робко и тихо сказал он мне, а потом добавил деловым тоном: — Теперь о деле: послезавтра утром ты улетаешь, времени на сборы совсем мало. Вениамин Петрович тебе несколько раз звонил, кажется, он почувствовал неладное, подозреваю, что скоро он будет здесь. Галина, как могла, прикрывала тебя, но он, похоже, всполошился. Мне, наверное, лучше уехать? А хочешь, я останусь и познакомлюсь с ним?

— Извини, сейчас не время: тогда ему придется рассказать историю твоего появления, он будет переживать, начнутся допросы и выяснение подробностей, поездка может сорваться.

— Я понял.

— Из-за меня наше расследование застопорилось? — виновато спросила я.

— Ничего, наверстаем!

— Ты меня пугаешь!

— Я не собираюсь впутываться в передрягу, просто поговорю с заведующей интерната, когда она выйдет из отпуска. Еще Галина мне назвала номер «ауди» твоего бывшего мужа, хочу пробить его по своим каналам.

— Будь осторожен, я буду волноваться!

— Даже не думай! Обещаю быть предельно осторожным!

— Хорошо.

Федор поцеловал меня.

— Удачи тебе, моя Алиса! Задай американцам! Пусть знают наших! Если сможешь, позвони! — сказал он на прощание и быстро вышел.

Я слышала, как скрипели ворота, как выехала машина, и вновь звук закрывающихся ворот. Потом ко мне вошла Галина. По-хозяйски раздвинула шторы, взбила мне подушку, поправила одеяло, пристально осмотрела меня.

— Сейчас принесу вам бульон с гренками и сладкий чай, и даже не думайте отказываться, — предупредила она меня.

— Я и не думала, есть очень хочется.

— Вот и чудненько! Может, еще кусочек грудки вареной?

— Да, я согласна и на грудку.

Она вышла и вернулась с едой на подносе. Я набросилась на еду — никогда у меня еще не было такого аппетита. Галина любовалась моей невоздержанностью, потом неожиданно заявила:

— Бог вам послал надежного мужика!

— Вы о Федоре?

— Да, о нем. С таким не страшно ни в огонь, ни в воду! Выходите за него замуж, с ним не пропадете!

— Так я же еще замужем, да и он не предлагал.

— Как Кока найдется, так сразу же с ним разводитесь, он, конечно, начнет слюни пускать, вы на это не смотрите, мы знаем, чего он стоит.

— Вы к нему несправедливы.

— Это я еще себя сдерживаю, чтобы плохими словами о нем не говорить. Только вы его воспринимаете как нормального человека, а он лодырь, тунеядец и захребетник, не было от него толку и не будет. Вот Федор Иванович — другое дело! Как он переживал за вас, места себе не находил. Вон, даже радионяню заставил меня купить, чтобы наблюдать за вами каждую минуту, как с дитем малым возился. На руках сюда принес, когда вы вдоволь нарисовались, с ложечки водой вас поил и лежал рядом, как верный пес. Даже меня растрогал.

— А кто мне подавал краски?

— Он. Все время под мастерской сидел, пока вы там творили. Вы когда первый раз что-то потребовали, он растерялся, а потом положил рядом с собой запасы краски и планшетник. В интернете сверялся с названием красок и вам подавал. В общем, справился на «пятерку».

— Кока тоже это делал!

— Только это и делал, — поправила она меня, — а больше ничего. Все, отдыхайте, потом будем вещи собирать, я уже немного сложила.

Сытая, радостная от слов Галины, я смогла уснуть. Меня разбудило какое-то движение в комнате. Это дядя Веня рассматривал картину, при этом он приседал, разводил руки и складывал их, как будто молился.

— Ну, как вам? — спросила я.

— Аличка, моя ты детка! Что же с тобой такое произошло, что ты столько скорби и грусти излила в этом полотне.

Надо же, Федор тоже говорил о грусти.

— Ничего не произошло, просто было такое состояние души.

— Надеюсь, не Кока тому виной?

— Конечно, нет!

Зачем дяде Вене знать о моих переживаниях.

— Я так и знал, что ты «сорвалась», чувствовал, что Галина что-то от меня скрывает, и оказался прав. Как ты себя чувствуешь? Сможешь лететь?

— Да, конечно, я до завтра восстановлюсь — и в полет! — бодро сказала я. — Тем более в самолете отосплюсь, и буду совсем в форме.

— Эту картину, нужно тоже забрать, она вызовет экстаз. Шедеврально! Это я новое слово подхватил у молодежи, но как тут скажешь иначе? Ты согласна ее продать? Думаю, получим за нее очень приличные деньги.

— Да, только сфотографируйте ее.