— Почему мы собираемся в такую рань? На улице еще темно, — недовольно проговорил магистр Артуй, один из старейших членов совета. — Мы что, заговорщики?
— Народ сильно волнуется, — ответил ему Серобок. — В селах неурожай, зерно подорожало. Хозяйки не могут запасти на зиму овес и ячмень, им приходится собирать дикие одуванчики, а от них во рту стоит горечь. Любая плохая новость — и вспыхнет восстание. Мы должны быть особенно осторожны.
— А что мы можем сделать? — вступил в разговор молодой Златохруст, наследник богатого рода. — Начало лета выдалось холодным, а после наступила жара с засухой. Урожай зависит от погоды, а не от нас.
— Но именно мы должны заботиться о благополучии города, и именно нас народ будет обвинять во всех бедах, — возразил ему Серобок.
Старый Артуй поправил на груди фиолетовую ленту с большим орденом Земледела, прокашлялся в кулачок и заметил:
— Народу нужна ритуальная жертва. Нужно скормить толпе одного виноватого, пока нас не съели всех до последнего.
— И кого же ты скормишь толпе? — ехидно спросил бургомистр. — Может, кого-то из тех, кто сидит за этим столом?
— Того, кого народ и без нас считает самым большим мироедом, — негромко сказал пожилой магистр.
Все сразу поняли, о ком идет речь, и замолчали. Никто не хотел первым произносить имя могущественного Гнилозуба.
— А чего нам бояться? — решился заговорить молодой и неопытный Златохруст. — Мы все знаем, как этот толстяк разбогател. К тому же, он куда-то пропал. Пока его нет, момент самый удобный. Объявим, что это он во всем виноват — народ клюнет.
Собравшиеся разом загомонили, выражая свое одобрение. Серобок почувствовал их единодушие, перестал колебаться, и, стукнув по столу кулаком, решительно проговорил:
— Быть по сему. Послезавтра начинается ярмарка по случаю праздника Мудрого Земледела. Зерна и припасов навезут в изобилии, народ будет доволен. Там, на площади, и объявим об исключении Гнилозуба из магистрата. Только бы горожане на этом угомонились, и не принялись бы после за нас!
Деревянные ворота Дубового города никто не охранял. Тяжелые створы, окованные железом, были распахнуты настежь, гостеприимно приглашая любого желающего. Стражи поблизости не было, хотя по уставу не менее двух караульных должны были проверять всех входящих и выходящих.
Твердолоб набычился, ударил кулаком себя в грудь, отчего его кираса зазвенела, и прорычал в усы:
— Ах вы, лодыри! Ну погодите, я вас научу устав соблюдать!
— Все могло быть и хуже! — уныло проговорил Муровер. — Кто бы нас пропустил в таком виде?
— Меня бы пропустили, — мстительно проговорил начальник охраны. — Начальство нужно узнавать даже с завязанными глазами!
Они вошли на посад и застучали когтями по деревянным мосткам, накиданным поверх уличной грязи. Из-за заборов начали выглядывать любопытные горожане и стрелять в них глазами. Мальчишки швыряли в них комьями грязи и тут же убегали. Самые смелые останавливались на безопасном расстоянии и принимались издалека дразнить оборванных путников, выкрикивая обидные насмешки.
— Ах вы, негодники! — рассердился Гнилозуб. — Если б вы только знали, на кого разеваете пасть!
Однако мальчишки, и, что еще хуже, взрослые, кажется, прекрасно это знали. Они узнавали магистра по куцей бурой шерсти и толстым бокам, колышущимся, как волны прилива. Что точно не могло обмануть их — так это сверканье его золотой коронки, когда он оскаливался, чтобы ответить на оскорбления.
— Посмотрите, как ободрали нашего олигарха! — зубоскалили горожанки, распахивая калитки и высыпая на улицу. — Что-то вы отощали, ваше высокородие! А где ваш роскошный кафтан? Неужто пришлось продать его за долги?
— А кто это рядом с ним? — присоединялись к хохоту их мужья. — Начальник стражи в своих блестящих доспехах? Наш доблестный рыцарь без страха и упрека? Кто ж это вас так помял, сударь? Кто посмел поднять на вас мохнатую лапу?
Твердолоб огрызался и тихо рычал от злости. Но больше всего насмешек досталось епископу — его распознали только по посоху, который он судорожно сжимал в руках.
— Вот это да! — вопила молодежь, заливаясь от восторга. — Его святейшество в драных подштанниках! Так вот как выглядит Орден Тихого Прикосновения с исподней стороны! Вот и вскрылись наружу все святейшие тайны!
Муровер зажал ладонями глаза, чтобы не видеть оскорбляющих его горожан, и тихо бормотал себе под нос:
— Позор! Какой позор!
Осмелев, дети осыпали их комьями грязи, отчего шерсть Гнилозуба тут же забилась пылью. К детям присоединились и взрослые, и тут уже в магистра и его спутников полетели камни. Пару раз они звякнули о медную кирасу охранника, вызвав взрыв его гнева. Но грозный кирасир не испугал, а только еще больше раззадорил насмешников.
— Что вы делаете? — попытался пристыдить их епископ. — Ведь мы стараемся ради вас! День и ночь печемся о ваших телах и душах!
— Хорошо же печетесь! — орало простонародье. — Вон как разжирел этот толстый боров! Живет в мраморном дворце, окруженном охраной, а нас загнал в сырые норы и ободрал до нитки! Думает, что весь город ему принадлежит! А что остается нам, горожанам?