Крысиная башня-2

«Псы», услышав про такое дело, тут же вызвались «на раз смотаться в город, где «поднять» какую-нибудь из аптек»; из нынешних в смысле, из частных; в которых продавали или меняли на вечные ценности лекарства, но дядя Саша запретил: были эти «аптеки» сейчас практически полностью криминальными, охранялись не хуже чем склады оружия или продбазы; и исход наезда на них был труднопредсказуем. Нельзя сказать, что Псы так уж сразу и послушались дядю Сашу; тем более что УАЗик-буханка теперь был всегда заправлен и в полном их распоряжении; но действительно, все полукриминальные бизнесы, включая аптеки, сейчас «легли на дно», и добраться до них без поиска «подходов», то есть длительной разведки, было сложно. Это не ворваться в магазин; и, размахивая стволом, выкрикивая «- Работает молодёжная секция «Белой Кувалды»; всем лечь, суки; кто ебало поднимет — замочу!!» — и быстренько очистить кассу и ободрать понравившиеся куртки с вешалок; тут было сложнее и тоньше, а времени на это не было. Потому обходились тем, что было с собой из старых запасов у эвакуировавшихся в Нору семейств: просроченным, хотя и мощным сумамедом; амоксициллином и эргофероном, притащенным Оберстом из своего обиталища; отпаивали отваром на смородиновом варенье, «эвакуированном» бабкой Лизой, Елизаветой Фёдоровной, из города в числе всяких прочих нужностей.

Пару дней Владимир провалялся в бреду; и всё, что он помнил об этом времени — это непроходящая битумная вонь; жара; горячее душистое питьё, вливаемое в него под воркование бабки Лизы и чьи-то руки, невыразимо приятно обтиравшие ему лицо и грудь смоченным в прохладной воде полотенцем.

Через два дня он перестал уже проваливаться в бубнящее невнятно беспамятство, в кошмары с тянущимися к нему из темноты чьими-то волосатыми руками; и мог уже осознавать происходящее.

Он лежал на жёстком топчане, раздетый до трусов и футболки, под тонким и красивым пододеяльником, мягким и гладким, как если бы он был шёлковым; с головой на самодельной подушке, сделанной из всякой тряпичной всячины, но упакованной в красивую наволочку в цветочках и кружавчиках. Топчан был явно изготовления дяди Саши, который был ни разу не плотник; и потому стянут он был, как он определил случайно, уронив руку с края постели, не гвоздями, а длинными винтами, угрожающе и травмоопасно торчащими из него во все стороны. Доски и тонкий матрас. И занавеска из пластиковой скатерти, отделяющая его от остального мира подвала, из-за которой слышались какие-то мультяшные звуки. Крюк в стене, на котором висит его многострадальная куртка. Тумбочка, явно притащенная из какой-то конторы промазаны, на ней кружка со смородиновым морсом, термометр и лекарства. Полумрак. Освещение — оттуда, из-за занавески. Что-то электрическое. Надо же… не было ведь.

Провёл себе по телу рукой. Нормально… только кто же меня раздевал? Ну, допустим, дядя Саша. А куда и как я оправлялся?? Это вопрос, это вопрос, это большой вопрос… Мысли путались. Через некоторое время он опять уснул, уже сном без кошмаров.

* * *

Как только Владимир, судя по всему, уснул, из-за отгораживающей его «отсек» занавески просунулась мордочка 7–8 летней девчонки, подглядывавшей за ним в щёлку.

Внимательно всмотрелась ему в лицо и, убедившись, что он спит, осунулась обратно.

На больших офисных столах, стоящих прямо там, в котельной, баба Лиза и ещё две женщины готовили обед. Сидевшая поодаль Лёшка, в накинутой на плечи своей неизменной старой красной дутой курточке, по обыкновению смотрела мультики на маленьком нетбуке, держа его на коленях.

— Просыпался! — отрапортовала девчонка, — По сторонам посмотрел; вот такая вот по себе руками пошарил, — она показала на себе, — и опять уснул!

— Ага! — Лёшка сразу подорвалась от компьютера, — Сказал что?

— Не-а! Только вот такая вот руками… — она опять показала, — Головой поворочал по сторонам, — и опять уснул!

— Я тебе говорила, как проснётся сразу меня звать! — строго выговорила Лёшка девочке.

— Я сразу! — не согласилась та, — Он тока быстро: проснулся и уснул! Опять.

— Ладно. Молодец! — сочла нужным похвалить её Лёшка, — Раз стал просыпаться, и раз не бредит уже, — значит поправляется! Правда, баб Лиз?

— Ааа?.. — бабка Фибры была глуховата.

— Раз Володя уже не бредит, и просыпается, — это же хорошо?.. — повысила голос Лёшка.

— Знамо дело что неплохо. — согласилась старуха. — Лечим же. Лекарства вот. Морс смородиновый, опять же…

— Баб Лиз, что ещё можно сделать?? — прервала её Лёшка, — Ну, чтоб он быстрей выздоравливал?

— А чо ты, милочка, ему сделаешь? — уже не оборачиваясь и продолжая резать варёную картошку кубиками, сказала старуха, — Тут, Алёночка, теперь только время! Если на поправку пошёл, — то только время. Выздоровеет; не беспокойся, он парень крепкий. Опять же лекарства, и морс смородиновый… Уход, опять же…

— Ага. — Лёшка поставила нетбук на топчан, на котором и сидела, — Ну, раз спит. Наташка! Давай тёплой воды опять, вон, в тазик, — пойдём опять за Володей ухаживать!