Утром умывались, делали зарядку под руководством дяди Саши. Кряхтя и вполголоса ругаясь, — Генкин отец, дядя Саша, запретил вслух «выражацца». Как и пропускать зарядку, — он, как и Владимир, справедливо считал, что если пацанам дать волю ничего не делать, то в «Норе» обязательно вскоре начнутся всякого рода взаимные претензии, разборки; и кончится всё это плохо. Авторитет Джонни-Диллинжера, Женьки, был, конечно, высок — но, как во всех неформальных группах, отнюдь не непререкаем. К тому же Женька и командовал пока они находились в городе, и были «в состоянии войны» и с «Шестерёнками», и потом, с «Бойцовыми котами»; когда занимались всякого рода криминальным промыслом, в котором так важны распределение ролей и дисциплина.
Тут же, в общем, ничего не угрожало; налёты устраивать было не на кого; и «Уличные Псы» начали было понемногу расхолаживаться; отъедаясь на однообразном, но вполне обильном пайке. Сказывалось ещё и скученность, — в «Нору» из города перебрались несколько семей: Генкина мать с соседкой, с которой никак не хотела расстаться; Лёнькины два младших брата с тёткой; отец и мать, да ещё с бабкой Фибры, Андрюхи Денисова; сестрёнка Женьки; и семья Шалого, Сашки Меньшикова. Теперь в «Норе», то есть в тех «отсеках» подвала рядом с котельной, которые обогревались, было тесно, и царила атмосфера пусть поневоле дружной, но коммуналки.
На зарядку раз за разом пытались забить; и Владимир, лежа больной, ну никак не мог оказать дяде Саше моральную поддержку; — но дядя Саша, хитрый как всякий прапорщик, нашёл действенный способ: кто на зарядку не выходит, тот хотя завтрака и не лишается, но завтрак себе готовит сам. Стряпать самим Псам было обломно, и потому зарядка всё же выполнялась, хотя и с ворчанием, пока, в общем, не вошла в привычку.
Потом до обеда расползались кто куда по стройбазе и окрестностям; по жребию оставляя дяде Саше и ежедневно почти приходящему Оберсту пару человек «на подхвате»: рубить и таскать в котельную мёрзлые куски битума, носить из озерца воду, топить печь в бывшей котельной. Работа тяжёлая и довольно противная, главным образом потому, что грязная. Кроме того, чёрный вонючий дым от горящего в печи битума оповещал всю округу о том, что промбаза обитаема; и потому поначалу старались, за день заготовив топливо, топить только после того как стемнеет.
Тем не менее в округе узнали, что на промбазе есть люди, и, стало быть, там есть чем разжиться. Да хотя бы тем же битумом и гудроном. Случилось несколько «заходов»; но скучавшие без привычного в городе адреналина Псы можно сказать радостно дали желающим поискать на территории что-нибудь ценное такую оборотку, что по округе пошла молва, что на промбазе обосновались какие-то жуткие отморозки, и потому от этого места лучше держаться подальше.
Впрочем, после того как «торговые гости», а именно Андерс с Петерсом, перегнали и оставили «на ответственное хранение» два больших наливняка — с бензином и с дизелем, с расчётом на «брать по потребности, но не барыжить», — вопрос с обогревом и с приготовлением пищи без демаскировки и тяжких трудов по добыче кусков мёрзлого битума был решён быстро и надёжно: дядя Саша с Оберстом соорудили и печь на жидком топливе; и уже без экономии заправляли бензином паяльную лампу, с помощью которой грели по необходимости большие объёмы воды.
В целом в Норе было тепло и сытно. От эпидемии никто не пострадал; народ подобрался не то чтобы покладистый, но, главное, сильно испуганный происходящим сейчас в Оршанске. Все в своё время были «за Регионы»; но вся эта эйфория «отделимся и заживём!» скоро прошла; а потом начался ужас-ужас-ужас; как в сказке: чем дальше тем страшнее. Люди уже перестали пугаться выстрелов; с тупым спокойствием передавали друг другу слухи о тысячах умерших от эпидемии в эваколагерях и сельхозкоммунах; стали спокойно воспринимать и мёрзлые трупы «с признаками насильственной смерти» на улице; но вот последние события в столице Регионов, когда собравшихся на площади просто и незатейливо ни то расстреляли, ни то взорвали откуда-то «сверху» погрузило город в такой страх, что и оставшиеся пока ещё в нём жители или разбегались куда-то по окрестностям, либо сидели тише воды и ниже травы, боясь накликать беду светом, звуком, запахом готовящейся пищи… Шёпотом передавали слухи, что «власть теперь принадлежит в городе «синим», Кресту, и слава богу! — пусть воровской, но всё ж-таки закон!» или что «скоро пойдут по квартирам; у кого найдут еды больше чем на три дня — всех за город, копать рвы для трупов!» и прочую дичь. Воды в городе тоже давно не было. Тут, в Норе, было ни в пример безопаснее. И теплее, да.
Владимир тяжело болел. Врачей в Норе не было; но дядя Саша совместно с Оберстом провели своего рода консилиум, на котором вспомнили всё, что они знали о болезнях вообще, и о болезнях с температурой в частности; и пришли к выводу, что у Владимира не иначе как тяжёлый бронхит; а может уже и воспаление лёгких. Надо лечить! Соответственно нужны лекарства. Антибиотики. Что есть дорого…