Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста

Старших детей отдали в школы в Целле, где царил хаос. «Часть учителей-нацистов интернировали в концентрационный лагерь в Глазенбахе»[453], — с грустью отметила Шарлотта; многие, не состоявшие в партии, были слишком стары, чтобы преподавать. Она надеялась, что Отто-младший продолжит учебу в школе с сильным нацистским уклоном в Кройцбурге, но с разочарованием узнала, что ее закрыли. Тогда Шарлотта обратилась в реальную гимназию в Зальцбурге, где столкнулась с неприятной новой реальностью: фамилия Вехтер, до недавних пор открывавшая все двери, теперь их закрывала. «К сожалению, мы не можем принять вашего сына», — сообщил ей директор-священник. О причинах оставалось гадать. «Разве в Библии не говорится о долге помогать вдовам и сиротам?» — спросила она. Вмешательство епископа Павликовского, возражавшего против замены трехсот арестованных врачей-нацистов недавно освобожденными коллегами-евреями («католик смотрит на еврея как на вечного противника веры его предков»)[454], не помогло.

Вскоре семье пришлось выехать из фермерского дома в Тумерсбахе, возвращенного прежнему владельцу, бывшему губернатору Рерлю. «Несправедливое владение обречено», — признала Шарлотта, но только спустя много лет. В ее архиве нет ни слова об уголовном преследовании Отто в местных судах — «где находится обвиняемый сейчас, неизвестно», говорилось в одном судебном документе — и о признании его виновным в преступлениях, связанных с собственностью. Дом конфисковали, но Шарлотта не сохранила вырезок с сообщением американского командования или со статьей в «Винер Цайтунг»[455]. Выселенная из «счастливого» дома, она заняла четыре комнаты в гостевом доме рядом с нижней станцией фуникулера в Целль-ам-Зее, вместе с дедушкой Йозефом и тетей Ильзе.

«Тысячелетний рейх» кончился безвременно ввиду слишком быстрого вторжения врага, записала Шарлотта[456]. Ее ужасала «армия беженцев», хлынувшая с востока, спасаясь от русских, которые «хуже вандалов или гуннов». Распространившиеся слухи об изнасилованиях и грабежах заставляли венских друзей прятаться в погребах, как перепуганных цыплят. Ее родители сбежали из семейной квартиры с помощью брата Шарлотты Хайни, который погрузил мебель в два старых армейских грузовика. Братья Шарлотты лишились своих домов «просто потому, что были членами партии». Она жаловалась на несправедливость, мол, у венских обер-наци отобрали все. Тем не менее Шарлотта отстояла часть своего имущества от некоего «мародера, преступника из концентрационного лагеря».

Семейную квартиру в Вене конфисковали, причем возмущение Шарлотты усугублялось тем, что в ее жилье разместилась «ассоциация узников концентрационных лагерей». Шарлотта сражалась за свой очаг вопреки всем трудностям: чтобы попасть в Вену, ей требовались пропуска для пересечения советской зоны. Статус «жены нациста», как она записала, делу не помогал. Дверь в квартиру ей открыл дружелюбный и вежливый старик. «Я предложила ему сесть и представилась дочерью Блекманов, владельцев»[457]. Фамилию Вехтер она не назвала. «Как может ассоциация узников концентрационных лагерей занимать чужую квартиру и без спроса пользоваться имуществом? — спросила она. — Это хуже, чем при Гитлере, при режиме, который вы осуждаете».

Она почувствовала, что старику неудобно. «Мои родители не состояли в партии, — поднажала она, — они были достойными людьми», поэтому конфискация их жилья незаконна. Она потребовала, чтобы квартиру освободили не позднее чем через месяц, что и было сделано. Квартиру вернули и продали за внушительную сумму. «Я получила свою долю», — записала Шарлотта.

Вилла «Мендл» тоже была утрачена. «Наверное, не нужно было ее занимать», — признала Шарлотта, но только спустя сорок лет[458]. «Упоение победой», соблазнительный шанс покончить с небогатой, пускай и счастливой жизнью, покорить высоту, толкнули их на ложный путь: «Возможно, мы не понимали, к чему приведут наши неверные решения».

Она пыталась оправдать свои поступки тем, что вилла пустовала, когда ее передали им, а ее владелец, «богатый еврей», решил эмигрировать. Виновата ли в этом сама Шарлотта? Не больше, рассудила она, чем герр Липперт, архитектор, управлявший виллой и передавший ее своим друзьям Вехтерам. «Я никогда не стремилась получить виллу», — утверждала она, просто выбора почти не было, и Липперт уговорил ее — тогда мать троих детей — занять виллу. Ответственность на нем, на архитекторе. Если у Шарлотты и случались угрызения совести, такими доводами она их преодолевала.