— Ты сам не захотел. Ты учти. Ты учти! — тебя лично никто от продналога не освобождал! Определённые поблажки тебе будут, но вообще — на общих основаниях! Ты это учти!
— Да ладно, Антон, учитываю. Что это ты вдруг завёлся? Случилось что? И выглядишь…
— Случилось! Сейчас каждый день что-то случается, чёрт его дери! А вы тут тащитесь! «Вопросы решаете!» Какие к чёрту могут быть с Морожиным «вопросы»??
— Ну что мы тащимся?..
— … да он последние недели на свободе ходит! Как только будет видно — а оно уже видно! — что он неспособен будет заплатить натуральный налог — сразу и поедет он в лагерь! Где ему популярно покажут и как лопату держать, и сколько в день трудиться!!
— Да что ты… Работает вроде. Дома.
— Картишки-шахматишки тут, бражка — сивухой аж за дверями разит!.. Курорт, едрёна вошь!
Борис Андреевич смолчал.
— Сейчас собрание проведём. Блиц. Давай… этого, Хронова, что ли, пошли за людьми.
Староста глянул на часы:
— Они сейчас сами с поля вернутся. На обед. Минут через сорок.
— Ты жратву для коммуны по-прежнему у себя хранишь?
— Ну да. У бабки, в погребе. Выдаю по раскладке.
— Возьмёшь вон из багажника масло растительное. Пять бутылей пятилитровых. Остальное не вам. И поэкономней — неизвестно ещё когда будет.
— Понятно.
— Так. Что в деревне творится? Докладывай.
— Ну что… Народ недоволен «продразвёрсткой». И «подселениями» недовольны. Что это ещё такое, говорят… — дистанцируясь в изложении настроений от «народа», стал докладывать староста, — Мой, грят, дом; сроду никому не нужен и неинтересен был, деревня — ни газификации, ни центрального водопровода, даже постоянного магазина не было! — а теперь, оказалось, «всем нужны и всем должны». Посторонних подселяют…
— Это наплевать! — прервал его Уполномоченный, — Пусть скажут спасибо, что тут, у себя дома живут, а не в лагере за проволокой. Что на своём огороде копаются, а не под охраной автоматчиков траншеи под силос вручную роют! Это ладно, это я им потом сам разъясню. Что у тебя в плане дисциплины творится? Что за драки с членовредительством??
— Я полагал, что на мне только хозяйственные вопросы… — начал было осторожно Борис Андреевич, но Громосеев тут же прервал его:
— И хозяйственные, и дисциплинарные, и все остальные тоже! Ты, Борис, тут не юли! Время такое, что только формальными обязанностями не отделаешься — отвечаешь за всё!
— Участковый…
— Участкового убили два дня назад по дороге в Равнополье, — рубанул Громосеев, — Забрали пистолет, автомат, боезапас, рацию. Машину сожгли. Внятно?..
— Хххосподи… Вон ты чё…
— Только — никому! Пока с Оршанска нового не пришлют — мы тут основная власть! Казнить и миловать, как говорится. Вплоть до расстрела на месте — без всяких «революционных троек», да! Даны такие полномочия. Негласно. От Администрации. Вот такие дела…
Помолчали.
— А у тебя тут бардак творится! — опять включился Громосеев, — Мордобой. Двое с сотрясением в Никоновке до сих пор валяются, у одного глаз повреждён. Танцы какие-то!! В это-то время. Кто разрешил??
— Да ты ж сам… Говорил, пусть сами себя занимают… Ну а раз девки с танцевального коллектива, так что ж им, не оперетту же ставить? Кто ж знал, что такая свалка получится?
— Ты. Ты должен был предвидеть! Чем кончаются деревенские танцы без сдерживающей силы представителей закона. Кто спровоцировал?
— Да эти. С Никоновки.
— Они сами все пострадавшие. Значит это твои их и отделали, значит твои и зачинщики! Эти — вновьприбывшие. Два Владимира. Ещё с применением каких-то спецсредств! Мне уже всё доложили. Давай, посылай за ними, — будем разбираться. К конторе всем сбор, через полчаса. Ну, что стоишь? Время пошло!
Друзья занимались перекрытием крыши ветхой баньки, стараясь с толком использовать каждый клочок старого рубероида; и, где не хватало рубероида, использовали сложенный в несколько слоёв толстый полиэтилен. Вовчик вполголоса ругался:
— Тоже… Непродумали. Надо было в городе затариться кровельными материалами, сейчас же масса всякого новья; всякие «гидроизолы» наплавляемые; а мы тут как после наполеоновской войны, крышу полиэтиленом латаем…
— Да-да! — поддержал Владимир, — Именно так. Мучились хрестьяне после наполеоновской войны, латая крыши полиэтиленом!
— Ну не полиэтиленом… Соломой?
— Дранкой, Вовчик, дранкой! Знаешь что такое «дранка»?
— А, ну да. Знаю, конечно. Щеплёная на тонкие плашки древесина, укладывалась как черепица… Может и нам… вскоре?..
— Да брось ты… — Владимир, сидя верхом на коньке крыши, кинул взгляд на щелястый, из чёрных трухлявых уже досок забор вокруг дома, на огороде переходящий в редкий… плетень? Да, вроде бы так ЭТО называется — ограда не из пиломатериалов.
— Недолговечный материал, Вовчик. Да и навык с ним работать нужен… Слушай, Хорь, я тут всё больше думаю… Замотала меня эта деревенская мотота. Огород мы с тобой расширили, теперь только на уборку… Дрова? Ну что дрова… Дрова и позже можно, и даже осенью.
— Ты опять про Оршанск?