Кржижановский

— Наша программа партии не может оставаться только программой партии. Она должна превратиться в программу нашего хозяйственного строительства, иначе она не годна и как программа партии. Она должна дополниться второй программой партии, планом работ по воссозданию всего народного хозяйства и доведению его до современной техники…

Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны… Мы доведем дело до того, чтобы хозяйственная база из мелкокрестьянской перешла в крупнопромышленную. Только тогда, когда страна будет электрифицирована, когда под промышленность, сельское хозяйство и транспорт будет подведена техническая база современной крупной промышленности, только тогда мы победим окончательно…

Долго не смолкали в зале бурные аплодисменты…

День 26 декабря должен был стать для Глеба Максимилиановича и для всех стоящих за ним великим днем триумфа или провала. Перед заседанием на него накатывалось необычайное волнение.

Дощатый (прощупывались стыки и щели) стол Президиума был установлен на столь хорошо знакомой (правда со стороны зрительного зала) сцене. Кумачовая скатерть нависала над просцениумом, выделялась огнями рампы в полумраке зала, где светили красные нити недопитанных электрических ламп.

Рядом со столом была устроена импровизированная кафедра, тоже покрытая кумачом, рядом стоял столик для стенографистки.

…Продолжались прения по докладу Ильича. Когда один из выступающих проходил прямо перед Президиумом к кафедре, Глеб Максимилианович вдруг узнал его… Это же Дан! Боже мой, сколько лет прошло с тех памятных — весьма памятных — встреч в Женеве. Неприятных встреч времен раскола партии. Дан погрузнел, погрубел, постарел. Это уже не тот денди, которого знавал Глеб. Сейчас на нем китель военного врача. Выступает от меньшевиков.

— Полоса новых войн… Господство принуждения и насилия — это такие вопросы, по которым агрономы и инженеры не могут сказать решающего слова. Разве важно — много или мало у нас электрических ламп? Агрономам и инженерам рано на политическую трибуну…

Все это было так естественно для Дана, что Глеб Максимилианович даже не разозлился. Съезд великодушно добавил Дану время, но отношение к нему было явно недоброжелательным.

За предложенную им резолюцию голосовал всего один человек — он сам.

За Даном выступил эсер Вольский, за ним беспартийный питерский рабочий Юхневич.

Вот с заключительным словом выступает Ильич. Он, конечно, не может пройти мимо выступлений Дана и Вольского.

— …Партии меньшевиков и эсеров… представляют такую группировку разношерстных частей, такой постоянный переход одной части к другой, который делает из них вольных или невольных, сознательных или бессознательных пособников международного империализма… Ни меньшевики, ни эсеры не говорят: «Вот нужда, вот нищета крестьян и рабочих, а вот путь, как выйти из этой нищеты…»

Съезд продолжался. Неуклонно, неудержимо приближалась очередь Кржижановского. И вот Михаил Иванович Калинин обращается в его сторону. Глеб Максимилианович внезапно теряется. Он знает лишь, что надо двигаться к кафедре. Поднялся, под взглядами тысяч настороженных глаз прошел позади Президиума. Глеб Максимилианович вдруг понял, что он забыл продумать формулу обращения к залу. Товарищи? Граждане? Решил сразу приступить к тексту.

Из стенограммы доклада Кржижановского

«Передо мной стоит чрезвычайно трудная задача — в краткий предоставленный мне срок развить громадную тему электрификации нашей страны… Я отмечу лишь самое существенное. Нам приходится спешно заняться основными вопросами хозяйства великой страны в очень трудное и очень сложное по переплетающимся в нем событиям время. Оно может быть охарактеризовано как переходное время от частнохозяйственного строя, строя капиталистического, к хозяйству планомерно-обобществленному, социалистическому…»

…Позже участники съезда вспоминали, что Глеб Максимилианович выглядел неважно: у него был усталый вид, глаза и щеки ввалились, резко обозначились на бледном лице морщины.

В зале было сыровато и холодно. Делегаты выдыхали пар, сквозь который призрачным красным светом нерезко светили люстры (чтобы осветить театр, был выключен центр Москвы, даже в Кремле осталось лишь несколько шестнадцатисвечовок). Зал был насторожен и внимателен.

Из стенограммы