Ксапа хулиганка

— Чтоб надзорщики не дали этот мир тихой сапой захватить. И сейчас — прилетел, вас высадил и улетел. Как будто так и надо. Чтоб мы к ним привыкали. Что они, мол, друзья, почти свои.

— А разве нет?

— А разве да? Ты не знаешь, что американцы с индейцами сделали. Что европейцы с австралийскими аборигенами.

— Про аборигенов мне Михаил немного рассказывал.

— А как русские чукчей споили, рассказывал?

— Алкоголиков показывал. Так мне и сказал, чтоб к спиртному не прикасался. Оно для нас хуже протухшего мяса и ядовитых грибов.

Охотники сидят молча, слушают нашу перепалку, на ус мотают. Это Ксапа так говорит. Никогда еще у меня с Ксапой таких разногласий не было. Мне Михаил нравится, Жамах нравится, Ксапе не нравится. И ведь сама не может сказать, чем.

А за те несколько дней, что нас с Жамах не было, жизнь общества сильно изменилась. Малышня мячом в футбол играет. Мяч Михаил привез, правила Ксапа объяснила. Охотники — все — новые копья мастерят. Михаил два ящика охотничьих ножей оставил. Если боковинки рукоятки обломать, из ножа отличный наконечник копья выходит. Острый, прочный! А ножей много. У всех охотников на поясе с одной стороны фляга, с другой — нож в ножнах. И бабам ножей хватило. Никогда у нас таких хороших ножей не было.

Когда Ксапа печку клала, ей чугунов не хватало. Теперь посуды у баб навалом, самой разной. Сковородки, миски, кастрюли, котлы, ведра, тазы. И все металлические или эмалированные. Совсем как те, что я в больнице видел. У мужиков свои игрушки — топоры, лопаты, пилы, молотки какие-то. И бинокли. Топор, кстати, тоже для охоты использовать можно. А еще — плащи из пленки. Легкие, и воду совсем не пропускают. Так что чудики в нашем обществе теперь очень уважаемые люди.

Вечером в хызе сказки рассказываем. Сначала Жук — как на вертушке летал, потом Жамах, а под конец — я. Долго рассказываем. Слушают нас с раскрытыми ртами, вопросы задают. На которые мы не можем ответить, Ксапа отвечает. Жамах свои документы по рукам пускает. Все удивляются, там картинка, на которой Жамах как живая нарисована. Ксапа объясняет, что по документам чудики своих от чужих отличают. Потом берет документы, раскрывает, взвизгивает от восторга и вслух читает:

— Чубарова Жамах Тибетовна. Место рождения — республика Коми, поселок Синдор. Ой, не могу! Жамах, у тебя теперь двойное гражданство!

Радуются все. Новая жизнь в общество пришла. С каждым днем чудес все больше. Сначала носилка. Потом водопровод, теплый хыз, туалет. А за последние дни — все то, о чем Ксапа в сказках рассказывала.

Ночью меня будит Жамах. А ее — малыш. То ли описался, то ли есть захотел. Когда грудничок в ваме, всем спать плохо.

Но дело не в нем. Ксапы в ваме нет. Жамах говорит, она в хызе. Сидит на пустых ящиках и плачет. Я одежку накидываю, электрический фонарь беру, разыскивать иду. Рядом сажусь, к себе прижимаю. Ни о чем не спрашиваю, знаю, сама расскажет. Так и есть. Похлюпала-похлюпала носом, в меня лбом уткнувшись, рассказывать начала.

— Я говорила тебе, что Медведев что-то замышляет. Сегодня ночью, когда помогала маленькому памперсы менять, поняла наконец. Он тебе о наркотиках рассказывал?

— Не помню. Вроде, слышал такое слово.

— Наркотики — это такая гадость, один раз попробуешь, потом жить без них не можешь.

Мы же, вроде, свое едим и пьем. В больнице мы с Жамах вместе со всеми ели. Не было в еде ничего такого.

Ксапа головой качает.

— У тебя на поясе нож висит. Он хороший?

— Очень хороший!

— А ты сам можешь такой сделать?

— Я — нет. Может, Головач теперь сделает.

— И Головач не сделает, — качает головой Ксапа. — В том-то все и дело. Ладно, идем спать. Холодно тут.

Долго я уснуть не могу, ворочаюсь, над ее словами думаю. Ничего не понимаю, если честно.

Утром просыпаюсь от гомона детворы. Выхожу на улицу — друг друга в моей тачке катают. И ведь никто не показывал, как ей пользоваться, сами дошли.

Ксапы нигде нет. Иду искать. Нахожу у Мудра. Сидит нахохлившись, как мелкая птичка зимой. Мудр тоже сердитый.

— Ты, Мудр, мою женщину не обижай, — говорю.

— Обидишь ее. Знаешь, что она придумала? Мы не должны у чудиков ничего такого брать, чего сами сделать не можем. Нам, де, от этого поплохеет.

Я прикидываю. Ножи, топоры, миски всякие худо-бедно сами делаем. Вот пила — вещь полезная. Головач говорит, ему такую не сделать. Бинокль еще… Привык я к нему. Но раньше без него обходился.

Посмотрел на Ксапу, рассмеялся.

— Как же ты без зажигалки жить будешь?

Тут у нее подбородок задрожал. Утешать пришлось. Мудр тоже за нее заступается.

— Ты, Клык, не смейся. Ей зажигалка не повредит, она же не у нас родилась.

— Мне что теперь, свой нож Заречным отдать?

— А что? — оживает Ксапа. — Меновая торговля! Клык, ты говорил, через два года здесь голод начнется. Вот и будем ножи на мясо менять.

— Откуда у Заречных мясо? Сами впроголодь живут, — отметает Мудр. Ксапа опять нахохливается.

— Я вот зачем пришел, — говорю, — Ксапа, как ты узнала, как чудики Жамах зовут?

— В паспорте прочитала, — удивляется даже.