Ксеркс

Возможно, это объясняется тем, что он был столь возвышенно красив, сказочно белокур, дивно силён, божественно сложен и словно светился тем золотым светом, которым бог солнца озаряет скалистые утёсы Фермопил, разбрасывающие по земле грозные тени, а ещё тем, что он исчез в этих грозных тенях — так бог солнца неминуемо исчезает в ночи, совершив своё героическое деяние.

Любовь и истина заставляют меня называть Леонида, светлого царя Спарты, героем подлинного, исторического дня, относя героев Гомера к полумифической-полуисторической заре Древнего Илиона. Леонид! Я люблю его больше, чем Ахилла, которого тем не менее тоже люблю, и больше, чем Гектора, которого люблю больше Ахилла. Леонид! Я по-прежнему почитаю его и, хотя вспоминаю царя Спарты на страницах своего иронического повествования, не смею повернуться к нему с улыбкой, как в сторону Ксеркса… Имя царя Спарты всякий раз сходит с моих уст с восхищением и любовью, а рука и перо моё венчают его лаврами.

Глава 21

В то утро Ксеркс отправил всадника вверх по склону, чтобы он разыскал таинственные ворота, за которыми находятся тёплые купальни. Посланец царя, ждавший в такой глуши опасности и справа и слева, предоставил коню самому находить дорогу между дубами и кустарниками вверх к подножиям скал. Персы — великие конники. И посланный царём Бессмертный был великолепным всадником, а лошадь его прекрасно знала, куда можно ставить копыто. Оставшийся внизу Ксеркс с трона — а как же иначе! — смотрел в спину своему посланцу. На фоне синего неба фигура его рисовалась неким подобием изваяния, отлитого из бронзы или золота. Наконец Ксеркс заметил, что лазутчик его едет вдоль гребня горы, не обращая внимания на разверзнувшуюся у ног пропасть.

Сей светлый всадник, столь ослепительно рисовавшийся на синих высотах — и, возможно, уже находившийся в пределах полёта спартанской стрелы, — глядел вниз. И был он весьма удивлён. А точнее, он не верил своим глазам. Весь горный проход казался заброшенным. Лишь вдалеке — там, где скалы расходились шире всего, — белели палатки, обступившие шатёр, их насчитывалось около тысячи. А перед шатром, на камне, сидел муж в позе размышляющего Ахиллеса. Одна нога его была закинута на другую, ладонь упиралась в подбородок. Голова сего мужа поникла в глубокой задумчивости. Из-под шлема выбивались золотые волосы, шелковистые кудри эти ложились на могучую неприкрытую шею, выраставшую из ярко блиставшего панциря. Полуобнажённые руки и ноги являли благородную, атлетическую, истинно героическую мускулатуру, приличествующую юной и царственной мужественности.

«Должно быть, это и есть Леонид, — подумал персидский всадник, — царь Спарты, потомок Геракла, величайшего героя Эллады, Леонид, о котором уже слыхал каждый воин персидских ратей».

Всадник разглядывал Леонида с недоумением. Царь Спарты не восседал на троне, подобно Царю Царей. Сидел он на простой каменной глыбе. И вокруг не было ни телохранителей-Бессмертных, ни полководцев, ни зятьев, ни братьев, ни племянников. Царь Спарты сидел на камне самым примитивным образом и размышлял. Подбородок его упирался в ладонь, одна могучая нога непринуждённо покоилась на другой. Персидский всадник никогда бы не заподозрил, что перед ним находится царь, хотя бы даже и царь Спарты.

Но, поглядев ещё дальше, вперёд, перс изумился ещё более. В расщелине находилось не более четырёх тысяч человек. Рассыпавшись вдоль длинного ущелья, они находились в прекрасном расположении духа. Одни бросали копья, другие метали диск, третьи состязались в беге. Весёлый хохот гулко гулял по лесу. Но более всего потрясло перса то, что многие из находившихся перед ним мужей просто расчёсывали волосы, ниспадавшие кудрями на широкие плечи, словно бы приготовляясь к праздничному пиршеству.

Перс не знал, что перед битвой лакедемоняне всегда приводят причёску в порядок. Он не знал о том, что, по словам Ликурга[55], длинные волосы подчёркивают мужскую красоту, но они же делают мужское уродство ещё более отвратительным. Словом, персидский всадник был весьма удивлён.

А потом Леонид поглядел вверх и заметил перса, всадника, сверкавшего доспехами на вершине скалистого гребня, быть может, в пределах полёта стрелы.

С минуту Леонид пристально рассматривал врага, который, будучи отважным персом, тем не менее был испуган, хотя и не давал воли коню. А затем Леонид вновь равнодушно опустил взор к земле, не прерывая размышлений и пребывая в позе Ахиллеса, думающего думу перед шатром; нога закинута на ногу, подбородок опёрт на ладонь.

Перса заметили и другие спартанцы. На него посмотрели, показали пальцем, посмеялись, а потом лакедемоняне вернулись к своим заботам — дискам и копьям — или же к гребням.

Персидский всадник взирал на них с великим недоумением. Если не считать этой горстки людей, в Фермопильском проходе, на пути в несколько миллиариев[56] длиной, не было никакого войска.

Глава 22