Ксю. Потустороння история

В день рождения Оли Паша приехал с утра и начал носить кастрюли, судки, сковородки, пакеты, коробки, посуду и все прочее, включая вилки, ложки и ножи – у самой Оли почти ничего не было. Сама она лежала на диване в удобных и мягких спортивных брюках, не раз стиранных, в футболке лимонного цвета, тоже не новой, с гладко зачесанными волосами, с планшетом в руках и в наушниках, что-то смотрела, не обращая на нас внимания. Этот планшет, подарок Наташи, стал ее любимой игрушкой, она даже в туалете с ним не расставалась, а однажды я видела через приоткрытую дверь, как она чистит зубы, поставив планшет на полку и продолжая что-то смотреть.

Я размещала все в холодильнике и на плите, разбирала посуду, раскладывала ложки-вилки по отделениям выдвижного ящика.

Никогда не обращала внимания, на чем я ем и чем я ем. У нас дома были какие-то тарелки и чашки, наверное, фарфоровые, какие-то ножи и вилки, кажется, серебряные, сроду я не вглядывалась в них. А тут все рассматривала, все мне было интересно. Это были разрозненные остатки бывших сервизов, бывших столовых наборов – вот ножи с синими пластиковыми ручками, с пузырьками воздуха внутри, а вот цельнометаллические, с виньеточным тиснением на рукоятках, а вот одинокий нож с деревянной ручкой, большой, тяжелый, остро наточенный. Тарелки и белые, волнистые по краям, пожелтевшие с обратной стороны, и с золотистой каемкой, и с бледно-зеленым узором по кругу, некоторые с трещинками и щербинками по краям. Если представить эту утварь в магазине, то выглядела бы она бедной, некрасивой, но теперь, пожив и послужив, кажется родной, домашней. По-прежнему некрасивой, но эта некрасота воспринимается как родственная, своя, от тебя неотъемлемая. Вот почему, наверное, понимала я не опытом, а умом, люди не расстаются со старой посудой, старыми вещами и мебелью. Это уже часть тебя, как ее отнять?

Паша принес все, помогал мне, мы иногда слегка касались друг друга, но наваждение прошло. Значит, я все себе придумала. Но вот мы потянулись одновременно за тарелкой, руки столкнулись, мы оба убрали руки и оба опять потянулись к тарелке, засмеялись.

– Бросим монетку, кому достанется, – сказал Паша.

– Да ладно, ты иди, я тут сама.

– В магазин еще надо. Вина купить, торт, по мелочам кое-что. Давай вместе.

– Давай.

Поехали в «Магнит». Всего-то пять минут, но за это время Паша успел подробно рассказать, как он улучшил салон любимого автомобиля – сменил обшивку, поставил новый кондиционер, оборудовал сиденья подогревом, вмонтировал мощную аудиосистему, и много еще чего.

Когда, купив все, что надо, подошли к кассе, я увидела знакомую казашку. Она улыбнулась мне и спросила Пашу:

– А виски не купили?

– Чего? – не понял Паша.

– Она сказала, вы виски любите.

– Когда, кто?

– Жена ваша, – девушка кивнула в мою сторону.

И по моему виду поняла, что явно попала мимо, махнула рукой:

– Извините, я вас с другими спутала. Недавно тут работаю, обозналась, извините, пожалуйста!

Она так нервничала, будто ее могли за это уволить.

– Да ладно, проехали, – успокоил ее Паша.

Он шел к машине и благодушно ворчал:

– Виски какое-то, жена какая-то, бред.

– Она же сказала – приняла за других.

– Значит, мы на мужа и жену похожи! – со странным удовольствием сказал Паша. И тут же добавил: – Шучу. А виски, кстати, я терпеть не могу. Отец самогон гонит лучше любого виски. Вот говорят, там сивушные масла. А врачи открыли, что сивушные масла – полезные! Они как-то печень защищают или что-то, не помню. Короче, дело в концентрации, отец так гонит, а потом так фильтрует, что у меня похмелья сроду не было. Я вообще редко болею. Во-первых, не увлекаюсь, во-вторых, организм нормально все перерабатывает. Батя литр может уговорить и с утра на работу спокойно идет. Ну, не литр, но почти.

Мы приехали, доставали продукты из багажника, и был момент: я нагибаюсь, беру пакет и ясно чувствую прикосновение к своей талии. А талия обнаженная, потому что на мне был топик. Я не нарочно его надела, честное слово. Очень жарко было в тот день, я и надела топик. И шорты. И вот – прикосновение. Но какое-то необычное. Что-то вроде тактильной галлюцинации – то ли было, то ли нет, но напугало, как пугает то, что вдруг касается тебя в темноте – бабочка или паутина, у меня так было во дворе нашей усадьбы, где я иногда допоздна заигрывалась сама с собой в прятки: укрывалась за куст или за какой-нибудь постройкой, сидела там, посмеиваясь над теми, кто меня искал, хотя меня никто не искал, я это придумывала.

Я резко выпрямилась, чуть не ударилась головой о крышку багажника, оглянулась. Паша успел отвести глаза, но я поняла, куда он смотрел.

С этой минуты все стало иначе. До этого Паша вел себя со мной свободно, без всякой неловкости, после этого у него даже голос изменился – был громким, веселым, с удовольствием себя слушающим, этому голосу было все равно, к кому он обращен, а стал бесцветным, стал тише и ниже. Мы отнесли все в квартиру, Паша сказал, что пока все, ему пора, приедет с Наташей часов в шесть.

– До вечера, Оль! – крикнул он из прихожей в комнату, не видя Оли.