– Опасное заблуждение! – выразился он почти с пафосом. И тут же испугался – вдруг я не так пойму, да еще отсутствующая Наташа витала над ним, и он исправился: – Я не конкретно о себе, а в целом. В жизни все может случиться. У нас в мастерских электрик был, мужик в возрасте, опытный, убило током. Полез в трансформатор без перчаток, без коврика, он и раньше так делал, хвалился – меня тысяча вольт, говорит, била. Нет, мало ли, смотря какое напряжение, но он и правда, я сам видел, обычную сеть, на двести двадцать, голыми руками хватал и только смеялся. Индивидуальная особенность. А тут полез – и горстка пепла. Шучу. Целый был, только синий, как… Как труп, короче. Кем он и был. Никто не знает, что будет завтра, правильно?
– Да, – кротко согласилась я.
– И я о том же.
Паша опять успокоился. Надо было взбодрить. Прямо, грубо, с провокацией. Пусть думает, что я заигрываю.
– Вдруг встретишь кого-то, увлечешься, сам будешь не рад, а ничего с собой не поделаешь, – сказала я ласково и печально, заранее сочувствуя Паше и Наташе.
– Вряд ли, но не исключается. Жизнь полна неожиданностей. Я даже допускаю, что она тоже кого-то может встретить. Хотим мы того или нет, но в каждом человеке есть что-то иррациональное, – рассудил Паша. – Весь вопрос, насколько серьезно. Допустим, у человека снесло голову, но он держит себя в руках, оценивает ситуацию. Понимает, что это только эпизод. И возвращается обратно.
Паша поднял чашку, допивая кофе, и поверх ее края посмотрел на меня сузившимися прицельными глазами. Словно другой человек выглянул – расчетливый, не такой простодушный, каким он мне представлялся. Вернее, каким я его придумала.
– Ты простишь, если жена может изменить? Такой толерантный?
– Кто сказал? Убью сразу. Но потом да, прощу. А если серьезно, каждый человек имеет право на ошибку. Только ей не говори. В смысле, что я про это говорил, – уточнил Паша.
– И не собиралась.
– Умница.
Он поставил чашку на блюдце с удовлетворенным видом человека, закончившего дело. Будто мы с ним договорились о чем-то. Я и сама это чувствовала: да, договорились.
Стало страшновато. Я вспомнила Ясу, ее слова о том, что иногда – накатывает. Так накатывает, сказала она, что хоть на улицу беги и отдавайся первому встречному. Со мной впервые в жизни это случилось, именно накатило, но бежать на улицу и искать первого встречного не надо было, тот, кто был нужен, сидел передо мной.
– Жарко у вас в Саратове, – сказала я. – В Москве так не бывает.
– Ничего, привыкнешь, – с усмешкой сказал Паша. Даже не с усмешкой, а с насмешкой – жалея меня, слабую девочку, которая не может сопротивляться тому, что неизбежно.
Он теперь во всем будет искать второй смысл, подумала я. Пусть. Это щекотно, это заводит. И его тоже.
– Ну? – сказал он. – Я пошел?
Имея в виду: если хочешь, могу что-то добавить для ясности. А можем оставить и так.
– Хорошо, – покорно сказала я.
Отпуская, но давая знать: я на все согласна. Согласна со всем, что он может сделать.
Паша кивнул, встал, я тоже встала, он оглядел меня уже откровенно, с улыбкой уверенного победителя, и позволил себе высказаться прямо:
– А ты в порядке, Ксенчик. Прямо модель.
Из всех вариантов имени этот самое нелюбимый – Ксенчик. Птенчик. Но я приняла как подарок, застенчиво вымолвила:
– Спасибо.
– Тебе спасибо! – со значением ответил Паша.
И вдруг скривился, качнул головой и сказал с досадой:
– Блин, после отпуска всегда дел столько. Задыхаюсь.
И я словно влезла в его мозги, я видела себя его глазами и чувствовала то, что чувствовал он. Я понимала, что ему страшно хочется обнять меня, прижать к себе, вжаться до боли, стиснуться, мучить меня и себя близостью без разрешения, а может, и с разрешением – прямо здесь и прямо сейчас, без удержу и без оглядки.
Мне хотелось того же. Я оперлась руками в стол для устойчивости.
– Ладно, – сказал Паша. – Пошел. До вечера.
– До вечера.
– Ничего не делай, не расставляй, Наташка любит все сама.
– Да, я поняла.
– Пока, Оль! – крикнул Паша.
– Я думала, ты ушел, – ответила Оля.
– Ушел, ушел, пока! С днем рождения тебя, кстати, я ведь не поздравил! Подарок вечером!
И он наконец убрался, а я пошла в ванну и долго умывалась холодной водой. Посмотрела на себя в зеркало. Лицо покрылось красными пятнами. Никогда у меня не было таких пятен. Может, аллергия? Но на что? Но скоро пятна побледнели, а потом и совсем прошли.
6.
И был вечер. Я вспоминаю его теперь подробно, как пьесу или фильм, где была не столько участницей, сколько зрительницей. Название – «Ксения наблюдающая».
Сначала приехала Наташа. Упросила мать вымыть голову и переодеться. Сделала ей прическу. Оля сопротивлялась, но результат ей понравился.
– Надо было в ресторане отметить, – сказала она. – Все-таки круглый юбилей.
– Поздно! – злорадно ответила Наташа. – Я тебе сто раз предлагала, а ты уперлась! Люди придут – посадить некуда! Хорошо хоть Пашка стол привезет!
– Какой стол?
– Не бойся, временный, раскладной. И стулья.
– Какие стулья?
– Увидишь.