Ксю. Потустороння история

– Политика везде и во всем, Паша! Из нее все рождается, включая то, что мы носим, едим, что смотрим и читаем, на чем ездим, и тому подобное! Ксения, не пугайтесь, что я сразу на вас, как сейчас говорят, наехал. Вы скоро сами поймете, что никакой трагедии нет, в огороде бузина, а в Киеве дядька, и, если дядька в Киеве заболеет или даже помрет, бузине от этого ни жарко, не холодно. Главное, что вы цветете. Фамильная красота, гены, великая вещь! Оля, ты заметила, что она на тебя похожа? Ты такая же была в молодости.

Наташе неприятно было это слышать, она пошла в кухню – что-то там делать. Паша пошел за ней – помогать. И оба там задержались, а Суров дохромал до кресла в углу, уселся, спросил, читала ли Оля сегодняшние новости и что думает о том-то и том-то. Оля ответила, что ничего не читала и ничего не думает. Суров спросил о том же меня, я вежливо сказала, что новости не просматривала. Как-то некогда было.

– Или не интересно? – уточнил Суров.

Он ждал подтверждения, я не стала его разочаровывать.

– Да, не интересно.

– Так я и думал. Судьба страны решается, а вам не интересно!

И Суров рассказал нам о важных событиях, которые могут повлиять на судьбу страны, а потом взялся подробно эти события разбирать, трактовать, оценивать, разъяснять нам их смысл. Когда я слушала это, мне было довольно скучно, как и Оле, которая через пять минут ушла курить, ничуть этим не смутив Сурова, ему хватило и меня, а теперь я вижу все заново и понимаю: в этом человеке сидела неизбывная тоска. Тоска эта кормилась тишиной и молчанием, вот Суров и пользовался возможностью хоть с кем-то поговорить, забыться на время. При этом он понимал, что других это может раздражать, но провоцировал раздражение – чтобы кто-то из окружающих не выдержал, сказал что-то резкое, оскорбил бы его мудрость, знания, возраст, его неравнодушие к участи Родины. И Суров убедился бы: нечего метать бисер перед кем попало, пора опять в одиночество и забытость, но не вынужденные одиночество и забытость, а принципиальные. Однако перед ним была только я, а я слушала и молчала. И даже кивала, соглашаясь. И чем послушнее кивала, тем больше Суров распалялся. Говорил он гладко, книжно, с причастными и деепричастными оборотами, все-таки бывший учитель литературы, время от времени выдавал что-то вроде афоризмов и при этом светился кокетливой улыбочкой скромного самодовольства.

Оля, Наташа и Паша все не возвращались, Суров наконец заметил, что я заскучала, начал спрашивать – что читаю, что смотрю. Я сказала, что в последнее время ничего не смотрю и не читаю. Не до этого было.

– А я слежу, – сказал он. – Не то чтобы нравится, но за этим – тенденции. Куда идет мир, что происходит с людьми, особенно с молодежью. И вижу, что взрослые дяди и тети заигрывают с вами, с молодежью, хоть и показывают вас отвязными, недавно смотрел сериал, мальчик и девочка сбегают из дома, убивают, грабят, но при этом все равно такие миленькие, такие по итогу человечные, а взрослые все уроды и козлы! Любим, Ксения, любим мы выставить детишек ангелами, но я-то в школе работал, меня этим сиропом не усластишь! Девяносто пять процентов школьников, и за точность цифры я ручаюсь, напрочь не способны понять, почему «роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле» – гениально!

– И я не понимаю.

– Да я не в упрек, Ксения, я всего лишь фиксирую фактологию! Дело не только в умении понимать, ибо в интеллекте, в моральном плане детишки на те же девяносто пять процентов – дикие отростки социума, что, собственно, и показано в книге «Повелитель мух», исчерпывающе показано! Читали?

– Да. Страшная книга, неприятная.

– Правда всегда неприятна. Так вот, когда взрослых делают виноватыми, а детей априори правыми, это очень опасные игры!

И он еще что-то говорил, говорил и говорил, и я видела, что Суров очень хочет мне понравиться. Не потому, что сходу влюбился, а потому, что он давно уже никому не нравится, и понимает это, но смириться с этим не хочет.

Тут пришли и Оля, и Наташа, и Паша, все сразу, и вот совпадение – как пришли, сразу прозвенел звонок. Вроде бы звонок всегда звенит одинаково, кто бы ни нажимал, но этот звук показался мне особенно громким, напористым, требовательным. И не только мне, Оля сказала:

– Чую – Метелицына пришла. Надо быстрей открыть, а то стучать начнет.