Ксю. Потустороння история

И в обоих случаях ошиблась. Мощный мужчина Антон Алексеевич Батин, которого свои звали Антошей, оказался университетским преподавателем, человеком скромным, всю жизнь прожившим с одной женой-библиотекаршей, тихой и непритязательной, они вырастили двух дочерей, тоже скромниц, и уже внуки и внучки есть, все хорошо, если бы не вечная необходимость сводить концы с концами и учитывать каждый рубль. А женщина Людмила Георгиевна Терещук, как выяснилось, как Оля мне рассказала, – крупная коммерсантка, владелица обширной торговой сети. За спиной у нее не было ни влиятельного отца, ни богатого мужа, все своими руками и головой, а теперь помогает сын – единственная любовь ее жизни.

Еще я узнала, что Антоша, хоть и верный муж, согрешил с Олей после очередных интеллектуальных, но с выпивкой, посиделок, пришел через пару дней, трезвый, чтобы доказать себе и Оле, что все было не случайно. И оба увлеклись, он больше, она меньше, встречались почти полгода, но Оля догадалась, что для Антоши это не любовь и не влюбленность, а мечта по любви и влюбленности – у других это постоянно бывает, если верить рассказам, а у него никогда не было, вот и захотелось. Не Оля ему нужна была, а доказательство, что он не хуже других. Но когда Оля его прогнала, ему почудилось, что упущено счастье всей жизни. Регулярно приходил, просил объяснений. Оля объясняла – не надо ничего себе выдумывать, я тебе не нужна, и ты мне не нужен. Неправда, возражал Антоша, ты мне очень нужна. И это вот «нужна-не нужна» обсуждалось часами, кончалось тем, что Оля кричала: «Да уйди ты к черту, исчезни, умри, ты мне надоел!» Антоша уходил, но приходил опять, и опять просил объяснить, что случилось, ведь все было так хорошо. И эти его приходы повторялись примерно раз в месяц, потом раз в полгода, раз в год. И только в последнее десятилетие Антоша успокоился, перестал терзать Олю, но обязательно являлся на каждый день рождения, два из которых Оля провела на Алтынке; он и туда приезжал.

А Люся Терещук была одноклассницей Оли, самой активной девочкой класса, председатель совета отряда, комсорг, обожала устраивать собрания и разбирать чьи-нибудь персональные комсомольские дела; еще больше любила вникать в дела личные – кто кого любит, кто с кем враждует, кто что кому сказал, этим она делилась с Олей, взяв ее себе в лучшие подруги. Был случай – остались дежурить после уроков, мыть пол в классе, делали это вдвоем, по партам, те, кто сидел вместе, а Люся посадила с собой Олю, и вот они остались, установили на партах перевернутые стулья, принесли два ведра воды, Люся указала, какую половину будет мыть Оля, а какую она, а доску напоследок мыли и терли вдвоем. Двигали тряпками по доске, стоя плечом к плечу, у Оли зачесалась щека, она ее потерла.

– Испачкалась, – сказала Люся. – Дай вытру.

И со смехом вытерла щеку грязной тряпкой. Оля тоже засмеялась и в ответ легонько стукнула Люсю кулачком по лбу. Люся тут же хлестнула ее тряпкой по лицу.

– Эй, ты чего? – закричала Оля. – Больно же!

И начала тереть глаза, по которым попало. Люся испугалась, схватила Олю за руки:

– Не надо, хуже будет!

И повела полуослепшую Олю в туалет, к умывальнику, наклонила над ним, стала аккуратно промывать глаза Оли, потом вытерла ее лицо изнанкой передника, осмотрела:

– Все нормально. А это что?

– Что?

– Кровь на губе. Это тоже я?

Люся была ни при чем, просто у Оли в то время был насморк, она дышала ртом, от этого пересыхали и трескались губы – до крови. И сейчас – Оля посмотрела в зеркало над умывальником – появилась капелька крови.

– Ну-ка? – Люся повернула ее голову к себе и вдруг быстрым движением слизнула капельку крови. Оля удивленно застыла, а Люся, не терявшаяся ни в какой ситуации, спокойно объяснила:

– Я читала, человеческая слюна – целебная.

– Если своя!

– Любая.

И все, и больше ничего подобного не было, но Оля запомнила, каким был взгляд Люси. Почему-то печальным, почти тоскливым. Говорит весело, бодро, а глаза больные.

– Латентная лесбиянка? – догадалась я.

– Вряд ли. Не знаю. Все может быть.