Кстати о любви (СИ)

- А ты правда за меня боишься?

- Правда, - он быстро взглянул на нее, отвернулся к кастрюле, в которой

тихонько начало бормотать вино, и принялся сосредоточенно, слишком

сосредоточенно, помешивать содержимое. – Звони, а пока будешь

глинтвейном отогреваться.

Она позвонила. Заказала что-то невероятно тайское и невероятно острое.

Непомерный запас шоколада нашелся у нее в заначке – почти на любой

вкус.

«Просто

я очень люблю шоколад», - неожиданно смущаясь, прокомментировала она появление на столе целой корзины сладостей. Так

тоже иногда снимают стресс.

На боль в голове и в глазу внимания уже почти не обращала. Просто

впервые за последние сутки поняла, что действительно не боится. Что

никакой дядя Паша – торговец памперсами ей не страшен. И глубоко по

барабану, что кто-то, кроме него, знает, где она живет. И что кто-то из той

цепочки, которую она прошла до этого дня, был в курсе всего и сдал ее. И –

самое главное – что ей и без того хорошо. Просто сидеть на диванчике

напротив Егора Лукина и болтать обо всем на свете.

Когда сумерками затянуло небо и улицу, включила гирлянду, развешенную

у нее на окне. От этого сумерки стали казаться еще гуще. А мужчина возле

нее – неожиданно и совсем непривычно домашним, будто всегда был здесь

и всегда варил для нее душистый глинтвейн. До самого головокружения.

- Я больше не буду в это лезть, - неожиданно сказала она, когда

окончательно разомлела.

- Почему-то я тебе не верю, - рассмеялся Егор. – Раны залижешь и

придумаешь что-нибудь еще.

- Придумаю… Обязательно придумаю. Просто не Загнитко и не кенгуру.

Только это не потому что мне страшно стало.

- А почему?

- Потому что ты был убедителен в своей настойчивости меня отговорить.

Пусть живет. Все равно и до него когда-нибудь доберутся.

Домашний Лукин улыбнулся совсем по-домашнему и поднялся.

- Я пойду, а ты отдыхай. Прошлую ночь не спала?

- Не помню, наверное, нет… - ответила она, вскакивая следом за ним. –

Спасибо тебе, что пришел.

- Да не за что, - отмахнулся он, но уже в прихожей, обуваясь, сказал: - Я

терпеть не могу болеть, становлюсь нудный и раздражительный. И мне

просто необходим кто-то рядом… Если что-то понадобится или захочется, что угодно – позвони, ладно?

- Да нет, мне ничего не нужно, я привыкла сама, - заговорила Руслана, почему-то по-девчоночьи волнуясь. Глупо как-то. Думала, что и забыла, как

это бывает. Или так не бывало раньше? Она сглотнула и тихо добавила: -

Но если ты приедешь просто так… я буду рада. Очень.

- Я понял, - Егор приблизился и коснулся губами ее губ, легко и быстро, чтобы остановиться. – Я приеду.

- Завтра? – как завороженная, прошептала она.

- С тебя котлеты! – рассмеялся Егор.

- Будут котлеты.

Когда Руслана закрывала за ним дверь, улыбка с ее лица не сходила. И эту

ночь она действительно спала крепко и уже ничего не боялась. Чего можно

бояться, когда есть еще глинтвейн, и разноцветные лампочки на окне кухни

теперь всегда будут напоминать его, сидящим на диванчике у стола.

Глава 5

Следующий день походил на бег с препятствиями.

Началось все со статьи, которую соизволила прислать Ольга, задержав ее

на несколько дней. За это время макет номера был сверстан с учетом

блока под колонку, которую она вела.

Масштаб проблемы увеличивался прямо пропорционально количеству

прочитанных Егором предложений. Он бросил сеанс мазохизма

приблизительно в середине текста – про стрессоустойчивость при

начальниках-тиранах с гендерным туманом по периметру. И потому, наверное, не оценил в нужной мере заявление об увольнении, приложенное к этому обличительному опусу.

Егор не думал о нем, пока редактировал одну из своих старых статей, так и

не попавших когда-то в какой-то номер, чтобы подогнать ее под формат

новогоднего выпуска и размер в макете, пока передавал ее дизайнерам

для оформления и подбора фотоматериала. И уж тем более стало не до

заявления жены, пожелавшей уйти и из их общей профессиональной

жизни, когда Лукин, жуя рыбный пирог во время позднего обеда в

«Артхаусе», вспомнил про дядю Севу.

Извечный друг Андрея Лукина. После его гибели стал сначала

наставником, а потом и другом Лукину-младшему.

Дядя Сева был фигурой загадочной. Он считался коллегой отца, но Егору

всегда казалось, что это лишь что-то внешнее. И что на самом деле

связывало Лукина-старшего и дядю Севу – он не знал. Частота

заграничных командировок, дача – добротный дом с лесом и речкой в

Черниговской области, свободное владение несколькими восточными

языками и не один десяток книг про шпионов, прочитанных Лукиным в

детстве, сложились в странный пазл, который Егор давно перестал

анализировать. Но иногда в шутку звал своего почти названного отца

МаксимМаксимычем.

Он просто всегда знал две вещи: дядя Сева очень много знает, и дядя Сева

всегда примет его в гости. А на его даче Лукин бывать любил.

Они могли часами молча рыбачить, а потом также часами вести

неторопливые увлекательные разговоры, которые заканчивались только

под утро. При этом Егор отсыпался до обеда, а дядя Сева умудрялся

съездить в соседнее село за свежим домашним хлебом и самогоном, наварить настоящей ухи и растопить баню.