Кстати о любви (СИ)

И для полноты картины сумасшедшего дня Лукин провел вечер в поисках

винтажной трубки в подарок дяде Севе и поедании котлет в квартире

Русланы, странным образом способствовавших крепкому, но короткому сну

– до рассвета он выехал из Киева, взяв курс на север.

А через несколько часов входил в высокую деревянную калитку с резным

узором, с тем чтобы, едва сделав шаг, почувствовать теплый мокрый язык

огромного, лохматого и совершенно черного волкодава по имени Михалыч

на своей щеке.

- Ах ты ж паразит, твою через черный ход налево! – раздался знакомый

могучий голос со стороны сарая. – Оставь! Оставь сказал!

- Пусть, - отмахнулся Егор и, преодолевая обнимашки пса, пошел на голос.

– Привет, дядь Сев!

Тот вылез на свет божий, глянул на «подопечного» и широко улыбнулся.

Невысокий, плотный, но отнюдь не толстый, чуть лысеющий, с темным

живым взглядом, он не менялся десятилетиями. И определить его возраст

сходу было невозможно. Никак не моложе, чем мог быть отец Егора, но и

едва ли гораздо старше. Однако, судя по скупым рассказам, повидал он

немало – на несколько жизней хватило бы.

- Ага! Вспомнил про старика, - драматично прокряхтел дядя Сева. И Лукина

подхватил водоворот, утянувший его в дом, усадивший за стол в любимое

старое всегда поскрипывающее кресло. И вручивший ему большую кружку

горячего чаю с малиной.

- На старости лет научился варенье варить! – радостно сообщил дядя Сева

– овдовел он недавно, года три как. И по сей день постигал азы домашнего

хозяйствования.

- Соскучился, - улыбнулся Егор, отхлебнув ароматный чай. – И дело есть.

- А у меня трубочки со сгущенкой есть. Будешь?

- У тебя десертный период? – рассмеялся Лукин. – Буду я трубочки твои, буду. Потом.

- Борщ позавчерашний сейчас насыплю, - почти обиделся дядя Сева.

- Уймись, а, - попросил Егор. – Я с ночевкой. Все успеется.

Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, сделал глубокий вдох. В

доме всегда был особенный запах – так пахнет в хвойном лесу после

дождя. А может, это и пахло лесом. В гостиной были открыты если не окна

настежь, то большие форточки, какая бы погода ни была на дворе. И

ощущалась свобода, какой никогда не было ни в офисе, ни в их с Олей

квартире. Коробки домов, коробки шкафов. Закупорено, закрыто, почти

заколочено.

Дядя Сева, взглянув на Егора, только усмехнулся, налил чаю и себе и

устроился возле камина. Камин здесь был самый настоящий, переделанный из старой печи. Дом без детей – не страшно.

- Ладно, выкладывай, что стряслось, - наконец, услышал Лукин.

- Ничего не стряслось, - отозвался Егор и потянулся к чашке. – Вкусное

варенье, между прочим. Малина твоя?

- Моя. Наконец-то себя показала. Немного, но на пару банок хватило.

Потом они ели борщ, бродили по лесу с радостно скачущим вокруг

Михалычем, играли долгие партии в нарды, пока Лукин зависал над доской, а дядя Сева выпускал клубы дыма из новой трубки, ужинали жареной

картошкой с грибами и шкварками. И, наконец, Егор заговорил о «деле».

- Ты знаешь Павла Анатольевича Загнитко, бравого генерал-майора из

кадрового департамента?

Дядя Сева на мгновение задумался, разглядывая немытую посуду в

раковине. Но видел он явно не ее – его личный компьютер в головном

мозге, видимо, раскочегаривался. Потом снова вернулся в реальность.

Нужная информация из внутренней картотеки была выужена.

- Уже генерал-майор? – усмехнулся он. – Быстро!

- То есть – знаешь, - констатировал Лукин. – Что расскажешь?

- Да что рассказывать? В те времена он еще в полковниках ходил. Таких

себе… паршивеньких, плешивеньких. Но в Министерство его привели уже

тогда. Почти за руку. Проверка какая-то была, погоны летели, шапки

летели, мужики со стульев своих летели. А его усадили на свободный

стульчик очень тихо и быстро. До этого он в «Укроборонпроме» работал. Но

недолго, лет пять. А еще раньше – на складе в Балаклее. Пороху не нюхал, ни в одной военной операции не участвовал. Малоприметный жук. У тебя к

нему какой интерес?

- Не к нему, о нем… Как думаешь, он может деятельность какую для

собственной выгоды развивать? Потянет?

- Того рода, о котором я подумал?

- Того самого, - кивнул Егор.

Дядя Сева опять задумался, и по всему было видно, что задумался он о

чем-то безрадостном. Снова глянул на «воспитанника». Хмуро, из-под

блеклых, но густых бровей. А потом мрачно выдал:

- Егор Лукин, ты во что лезешь уже?

- Я не лезу, будь спокоен. Ты же знаешь – всевозможные пресс-релизы не

мое. Но… есть один человек… неугомонный слишком.

- Хороший человек? – у дяди Севы все определялось понятиями «хороший

человек» и «не очень человек».

- Хороший.

- Тогда твоему хорошему человеку лучше угомониться. Сам понимаешь, если Загнитко за руку привели, значит, кто-то сильно заботливый у него

имеется. Не чета вам, воробьям. Нет, я не утверждаю ничего. Но… не

люблю тихушников, короче! – дядя пыхнул трубкой и снова уставился на

посуду.

- Ясно. Я и сам думал… Конкретного ничего не расскажешь?

- Не расскажу. В связях, порочащих его, замечен не был. Нечего

рассказывать. Но ты же и сам понимаешь, у всех за душой что-то имеется.

Выводы делай. Выводы. И не суйся в это болото. Я Андрея тогда не