Кстати о любви (СИ)

вздрогнула и обернулась, уставившись ей в лицо. Глаза ее блеснули. И

только после этого она выпалила:

- Когда-нибудь мир уяснит, что я не собираюсь собой торговать?

- Надеюсь, это не мне адресовано? Потому что мне и так все нравится.

Здесь отличный сюжет, дорогая. Но совершенно некоммерческий.

- Почему? – скривила губы Руслана.

- Слишком мрачно.

«Слишком мрачно» - так гласил последний коммент в ее блоге под этой

дурацкой сказкой, которую Росохай на вторые сутки после публикации

всерьез подумывала снести. Еще не хватало, чтобы он прочитал.

- И статично. Почти нет динамики, - продолжала болтать Пэм.

Но динамики там и не должно быть. Руслана себя, замершую у этого

проклятого источника, писала. И мечтала оказаться на месте Рыцаря. Чтоб

ни памяти, ни чувств. Тело прилагается. Обыкновенное тело – тощее, угловатое, несексуальное.

- Хотя есть в этой статичности что-то такое… Может быть, из-за перевода

не все передано. Жаль, я так и не выучила русский.

- У любви один язык, вы с Энтони его нашли – общий, - отрезала Руська и

опрокинула в себя остатки жидкости из стакана. Хотелось еще. Или курить.

Полторы недели, сопровождавшиеся настоящей ломкой.

Полторы недели отупения, искореженных чувств, жара и холода, мокрых от

слез подушек и очередного приступа отупения, когда ничего не остается.

Бродила кругами внутри себя и никак не находила выхода.

Полторы недели без него.

Потому что не понимала – как можно так притворяться. Не понимала и не

принимала. Прекрасно сознавая, что это новая Руслана – влюбленная в

Егора Лукина Руслана – не понимает и не принимает. Росомахе давно все

ясно. Но новую не угомонить, не успокоить, трепыхается.

- Ерунда это все, - улыбнулась Руська, не глядя на Пэм. – В каком-то

фильме было, что журналист – это писатель на скорую руку…

- В «Сбежавшей невесте». Герой Ричарда Гира.

- Может быть. Короче, иногда меня несет совмещать. Хотя с

художественным словом я не очень дружу. Хобби.

- А я собираю колпачки от старой губной помады, - рассмеялась Памела. –

У всех свои странности.

- А я еще в либерийском экспорте-импорте шарю, - выдохнула со смешком

Росомаха. И поняла, что едва сдерживается от того, чтобы не заржать

напополам со слезами. Как замерла в том состоянии, в каком была в

кинотеатре Гуржия, так в нем же и пребывает. И на излете этой удивившей

ее мысли добавила: - И ненавижу оливки.

- Да? – удивилась Пэм.

- Непреодолимое отвращение!

- Фигасе! – не менее удивленно отозвался ввалившийся в комнату

валашский князь собственной персоной, сверкнув зеленым глазом. Густые

черные брови, пышные усы и шикарные кудри, которым могли

позавидовать девять женщин из десяти, добавляли ему не только возраста, но и дьявольщины, сообразно образу и историческому домыслу.

Пэм широко улыбнулась и вскочила с места, потянувшись за законным

поцелуем. А Росомаха взглянула на комнатного Цепеша и спросила:

- Нравится по улицам в гриме ходить?

- Пусть спасибо кажут, что кол с собой не тягаю, - рассмеялся Тоха, чмокнул

невесту и плюхнулся в ближайшее кресло. Справедливости ради, «улица»,

по которой он разгуливал в образе славноизвестного Дракулы, заключала в

себе внутренний двор гостиницы, где одновременно проходили съемки и

разместилась творческая группа фильма. – Так к чему у тебя отвращение

непреодолимое образовалось?

- К маслиновым. Ты на сегодня всё?

- Всё! – театрально выдохнул Озерецкий и закатил глаза.

- Поздравляю. По моему вопросу глухо? Забыл?

Он глянул на Пэм и спросил:

- А ты не сказала, что ли?

- Не сказала, - поджала губы мисс Ларс. – Звонить просил. Говорить – нет.

- Короче, он заинтересовался и согласился, - выдал Антон Руслане. Будто

камнем огрел по затылку. Она так и смотрела на него, застыв на месте с

выпученными глазами – совсем не похожая на саму себя.

- Сразу? – прозвучало тоже как после удара башкой.

- Без раздумий, - хмуро ответила Пэм. – Договорились списаться

посредством электронной почты. Разговор был очень коротким.

Полюбопытствовать, спрашивал ли Егор Лукин о ней, Руслана не рискнула.

Она рискнула иначе и несколькими днями ранее, когда убеждала Тоху и

Ларс дать согласие на то чертово интервью. Рисковала собой, своей не

желающей дохнуть любовью и не желающими дохнуть сомнениями.

Не могло быть игрой. Не могло это все быть чертовой игрой. Потому что «у

него характер». Так она тогда сказала Залужной, и эта упорная мысль, как

дикая птица, билась в ней, заставляя рыдать ночами. У нее тоже был

характер.

«Пан или пропал». Пропала.

Тогда, несколько дней назад, она почти выворачивала себя наизнанку, решаясь просить брата. Если бы Лукин отказался… если бы он только

отказался!

- Ты когда-нибудь с кем-то спал ради роли? – криво усмехнувшись, по-русски спросила Росомаха, глядя на Тоху.

- Больная? – оторопел тот.

- Сейчас – да. Чувствую себя использованным гондоном.

- Будет ему интервью! – мрачно заявил Озерецкий. – Чтобы и он себя

почувствовал не лучше.

- Не стоит, - рассмеялась Руська. – Ты ему рожу подпортишь. Он – тебе. А

вы – народ публичный, - она потянулась по подоконнику, на котором чуть

дальше от нее стояла бутылка вискаря. За содовой идти к столу не