Кстати о любви (СИ)

хотелось. И она завозилась, открывая крышку. – В конце концов, каждый

при своем.

- А тебе его рожу жалко? – ехидно спросил Тоха и, подойдя к ней, отобрал

бутылку.

- Дурак.

- Я? – Озерецкий на мгновение завис. – Охренеть! Не, мне вот интересно, что ты в нем вообще нашла? Ну, кроме рожи.

- Он варит вкусный глинтвейн и не любит херовую музыку, - мрачно

усмехнулась Росомаха.

- И это всё?! – Тоха стащил с себя шубу с окладистым воротником из

черного меха, подразумевающего мех детеныша парнокопытного, и

уставился на сестру. – Трындец! И ты реально хочешь, чтобы я с ним

общался? Да не пошел бы он!

- Не пойдет, он упертый, - она снова смеялась. Смех, поселившийся в

груди, ворочался легко и совсем без усилий, но одновременно с этим не

давал ей дышать. Она прижала ладонь к горлу и отвернулась к окну, сглатывая горечь. И только после этого ее голос зазвучал ровно. – У него

правда хороший журнал, лучший у нас, зря сразу отшили.

- Ну-ну! Поглядим…

- Поглядишь… Тош, клуб здесь какой-нибудь знаешь?

- Найдем, не проблема. Тебе зачем?

- Танцевать хочу, Озерецкий!

- Так я не хореограф, - рассмеялся Тоха.

- Ну, я могу и сама сходить, - расплылась она в улыбке, глядя на

собственное отражение на стекле.

Потом вскочила с подоконника и потопала мимо Антона к выходу.

- Эээээээ, - завопил тот. – Стоять! Тебя отпусти одну. Еще какой журнал

мне подгонишь, а мне не надо.

Руслана действительно остановилась и обернулась к нему. Лицо ее

казалось безмятежным.

- Я исключительно из любви к искусству. Кинематографическому.

- Жди! Я быстро, - отчеканил «Цепеш» и наконец снова перешел на

английский. – Пэм, мы идем в клуб.

- Потрясающе, - резюмировала Ларс, поднимаясь с кресла

А потом Росомаха осталась одна. Одна в звенящей тишине, отражающейся

от стен гостиничного номера, который она ненавидела. Все на свете

ненавидела – оно тревожило, раздражало, искало выхода. Вокруг нее.

Внутри нее.

Чувствовала себя переполненным стаканом – малейшая капля и через

край.

И не дай бог слово сказать, звук издать.

Лукин ее не любил.

Сомневалась? Сомневалась. Получай. Не бывает чудес, не бывает сказок.

А вот тыквы бывают. Вполне себе нормальная бахчевая культура. Каша

опять же… полезная… тыквенная, с рисом… на молоке, как мама в детстве

варила и заставляла есть.

Росомаха мотнула головой и снова вернулась к окну. Оно выходило на

улицу и какой-то сквер. Вот там беготня, там люди. К людям бы. Которых

она не видела и не замечала который день, отчаянно цепляясь за

малейшую возможность обрести равновесие.

Какое к чертям равновесие!

Лукин ее не любил. Интересно, как себя до нужной кондиции доводил при

встречах с ней? Интересно как?..

Нахрен. Снова туда, в эту яму она себе упасть не даст.

Первые дни, когда Росохай примчалась в Будапешт, были сумасшедшими.

Она и сама понимала, что невменяема. Но именно тогда Тоха все и узнал, иначе ни за что не рассказала бы. Еще не хватало…

Тоха. О Тохе думать лучше, чем о чем-то еще. Тоха ее любил. Она любила

Тоху.

Они познакомились уже подростками, когда мать впервые отправила ее в

Штаты на лето – практиковать язык и общаться с родственниками. И тогда

же, сразу, они понравились друг другу – потому что были одинаковыми.

Совершенно и во всем. Даже внешне. Разве только Тохе те же самые черты

шли больше – ввиду его «мальчиковости». Для пацана он выглядел вполне

себе ничего, девчонки заглядывались. Точно такая же Росомаха

привлекала куда меньше внимания.

Потом было еще три подобных лета, когда они становились старше.

И бесконечная переписка в интернете, сделавшаяся важной частью жизни.

Встречи, когда он оказывался в Европе. Яркий ОМКФ прошлым летом и

мимолетная Румыния осенью. Воспоминания об Одессе заставили ее

поморщиться – наверное, потому что Одесса теперь никогда не будет

принадлежать ей, но стала навсегда их общим с человеком, который не

хотел ничего общего, но хотел получить Озерецкого.

Росохай глухо выдохнула, все-таки соорудила себе еще стакан виски с

содовой и даже успела проглотить его до того момента, как вернулись

Антон и Пэм.

Чтобы сбежать из этой тишины и увести ее.

Чтобы тишины не стало, Руслана готова была на многое. Почти на все.

И еще через полчаса она уже бодро волокла своих родственников сквозь

толпу, мерцающую разными цветами на танцполе клуба, названия которого

она не запомнила.

- Миленько! – таков был ее вердикт, брошенный Тохе по пути к столикам.

- А по-моему, везде одинаково, - отозвался он, устраиваясь рядом с Пэм.

Одинаково ли везде, Росомаха не знала. Никогда не шаталась по клубам.

Не любила, обходила стороной. Но когда заметало – почему-то всегда

судьбоносно. Может быть, не зря ей не нравилась именно эта ночная жизнь

– и потому всегда выбирала свою, росомашью.

- А в горюче-смазочных разбираешься? – перекрикивая музыку, спросила

она.

- Тебе сильно горючих?

- Термоядерных.

- А потом мне тебя тягай? – рассмеялся Антон.

- Что? Боишься, что надорвешься?

- Просто лень.

- Честность – иногда херовое качество, - выдала она и добавила: -

Закажешь мне что-нибудь? Я танцевать. Пэм?

Пэм недоуменно мотнула головой и перевела взгляд на жениха. На него же

посмотрела и Росомаха: