Кто боится вольных каменщиков

Франкмасонство, как я вижу его здесь и теперь, — это плоть от плоти и кровь от крови самого духа семнадцатого века. Это особенно верно в отношении франкмасонства Британии, страны, которая все еще питается идеями девятнадцатого века и рассматривает некоторые важнейшие идеи начала и первой половины двадцатого века как новые и непривычные, по меньшей мере, как интеллектуальные причуды. Цивилизационная ностальгия является культурным хобби британцев. Особенно это верно в отношении масонов, где бы они ни жили, — этим частично объясняется, почему нацисты ненавидели масонов почти так же сильно, как евреев и цыган, и определенно намного сильнее, чем другие группы европейского населения, включая коммунистов. Они не могли не ощущать, что франкмасонство, помимо того что оно было открыто космополитичным и транс-этничным (как и коммунисты в то время), было также безнадежно историчным. Нацисты, заодно с коммунистами того времени (вплоть до пресловутой «самоликвидации» Коминтерна в 1943 г. по приказу Сталина), были совершенно антиисторичны в своем чрезвычайно негативном отношении к истории европейской культуры. Их идеология была также самым решительным образом трансисторичной: окончательной целью национал-социалистического движения было установление «вечного порядка» по ту сторону течения истории и начало «последней фазы», когда будет сброшен мертвый груз истории и Новый Человек, освобожденный от унаследованного бремени культуры, начнет свой победоносный марш по вселенной, лишенной прошлого. Франкмасонство и еврейство оставались островками историчности в Европе, растерзанной Второй мировой войной и деморализованной милитаристскими и тоталитарными идеологиями.

В этом свете легко понять и в высшей степени антимасонскую, хотя и в несколько ином роде, позицию коммунистов. В отличие от нацистской, марксистская идеология изначально формировалась как историчная, как окончательная теория истории. Европейской культуре (включая христианство) в ней было отведено место относительной ценности, за которой на время сохранялось право на существование. Более того, само масонство, особенно во Франции, было использовано социалистами в качестве антиклерикальной силы, основную клерикальную оппозицию которой составляли иезуиты. Вплоть до середины 1920-х гг. коммунизм терпимо относился к международному масонству как к в своем роде прогрессивной силе, несмотря на его христианские ассоциации.

Изменение произошло в связи с пересмотром марксистской философии истории. С одной стороны, марксизм по своей сути остался единственным верным методом объяснения истории, в самом центре которого находилась революционная идея развития средств производства в рамках определенных способов производства. Однако, с другой стороны, возникло представление о пролетарском классе, которому суждено объективным течением истории привести эту историю к ее завершению. Рабочий класс, ранее рассматривавшийся как «могильщик капиталистического общества», теперь стал могильщиком самой истории. Эта позиция, очевидно намного более трансисторичная, становилась все более распространенной в международном коммунистическом движении с 1916 по 1936 г. В этот период масонство стало считаться абсолютно враждебным элементом не только как разновидность буржуазной идеологии (т. е. то, что по определению принадлежит предшествующей исторической фазе), но прежде всего в силу того, что оно являлось оплотом европейского исторического сознания в контексте, когда объективно доминирующая тенденция была антиисторичной. Помимо всего прочего, масонство в 1930-е гг. было, вероятно, единственной международной организацией, численно соперничавшей с Коминтерном. Однако когда советское руководство сменило интернационалистскую ориентацию предшествовавшего периода на своего рода русский шовинистический коммунизм (открыто в 1942-м, имплицитно уже в 1937–1938 гг.), акцент в ан-тимасонской пропаганде логичным образом сместился с буржуазной историчности масонства на буржуазный космополитизм и «иностранное происхождение».

Мне кажется, ничто не раскрывает сущностную амбивалентность масонства лучше, чем смена неизменного по сути отношения к масонству его противников. Будучи абсолютно космополитичным по своей идеологии, оно является квинтэссенцией европейской культуры Просвещения в той форме, которую она приняла в 17-м столетии. Имея всецело иудео-христианские предпосылки и происходя от английской и частично германской Реформации, оно остается вселенским («кафолическим») по своей универсальности и распространению. И наконец, будучи, без всякого сомнения, британским в отношении своих официальных истоков, оно несет в себе воспоминание и о своих континентальных, прежде всего германских, корнях.