Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию...

Явно по контрасту с речами штабных «живописцев» выступил на совещании тот, кто представлял комиссарскую братию совсем иного рода, ту, что воевала на передовой, поближе, так сказать, к солдату. Речь идет об агитаторе политотдела 150-й дивизии И. Матвееве (помните: в его фуражке отправился Берест на рисковые переговоры в Рейхстаговский подвал). Бывший тогда капитаном, а теперь полковник Матвеев четко засвидетельствовал: донесение генерала Шатилова было неправильным; передовые части в Рейхстаг ворвались только под покровом темноты, сразу же после артподготовки в 21.30.

Спокойно, убедительно, объективно выступил на совещании В. Шаталин, который в период штурма командовал 380-м стрелковым полком 171-й дивизии. «Изюминкой» его выступления стал рассказ, удивительно совпадающий с тем, о чем в своей речи с трибуны уже поведал В. Маков. Тот вспомнил эпизод, когда в середине дня 30 апреля на свое донесение о том, что наступающие прижаты к земле перед рвом, получил от распаленного Переверткина мощный отлуп: хреново, дескать, смотришь за обстановкой, капитан, в соответствии с приказом по фронту Рейхстаг уже взят. Оказывается, что примерно в то же время (около 15.00) почти аналогичная сцена разыгралась и на КП полковника Шаталина. Срочно вызванный к телефону, он услышал в трубке все тот же раздраженный вопрос Переверткина: «Взяли Рейхстаг?» Когда В. Шаталин ответил отрицательно, то генерал ему нагрубил и тут же стал кому-то докладывать по команде, что Рейхстаг взят в 14.25. Весь этот доклад – видимо, по индукции – командиру 380-го полка был хорошо слышен в телефонную трубку.

Был в выступлении В. Шаталина и еще один характерный штрих. Восстанавливая в своем рассказе всю цепь событий во время боев за центральную часть Берлина и Рейхстаг, он особо подчеркнул, что никто из действующих на переднем крае не считал водружение знамени над Рейхстагом каким-то эпохальным событием. Свою главную задачу бойцы видели в том, чтобы сломить сопротивление противника, пленить или, если не будет сдаваться, уничтожить его. Этой фразой бывший комполка как бы подвел черту под тезисом, который в течение двух дней работы совещания звучал в выступлениях многих ветеранов, действовавших в первом эшелоне атаки. Не только рядовые бойцы и армейские командиры вроде Неустроева, Макова, Самсонова, но и, скажем, тот же работник политотдела Матвеев мало что слышали о Знамени Военного совета. Больше знали о «Золотых Звездочках», которые сулило начальство за первый флаг над поверженным Рейхстагом. Но не за них, в конечном счете, шли порой на верную смерть за несколько дней, часов и даже минут до Победы…

С констатации нездорового ажиотажа, который с подачи политорганов разгорелся вокруг этого первенства в штабах частей и соединений, начал свое выступление бывший член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант К. Телегин. Он счел принципиально важным подчеркнуть, что из-за этого «послепобедное наградное соцсоревнование» сразу же приобрело уродливый характер. В такой обстановке оказалось весьма удобным скрывать командирский грех, отмечать непричастных и предавать забвению действительно отличившихся. Дополнительный штрих в восстановление реальной картины, а заодно и в тайну знаменитого фотоснимка Темина внесло замечание генерал-лейтенанта о том, что «1 мая 1945 г . по заданию Военного Совета 1-го Белорусского фронта несколько раз на небольшой высоте наши самолеты облетали Рейхстаг, чтобы сфотографировать знамя на куполе. Но его там не было».

Таким образом, действительная картина того, что происходило в последние апрельские сутки 1945 года, к финалу совещания в главном была почти восстановлена. Причем настолько отчетливо, что Шатилов сам был вынужден пойти на попятный. Взяв в конце совещания слово для справки, он больше не настаивал на своей версии происшедшего. И даже признал первенство за группой Макова, великодушно отнеся ее успех – раз уж они действовали в боевых порядках его соединения – к общим достижениям 150-й дивизии. На что И. Климов, комментируя в своем итоговом выступлении данное заявление, заметил: «Вот с этого и нужно было начинать вам свое выступление, Василий Митрофанович, в первый день совещания!»»

Ревизия ноябрьского прорыва

Заключительное слово И. Климова вообще произвело сильное впечатление. Суммировав факты, которые удалось выявить и уточнить в процессе обсуждения на совещании, он подкрепил их совпадающими данными, которые удалось раздобыть военным историкам в процессе работы с архивными документами. Перед такой доказательной базой пришлось прилюдно «перестроиться» даже такому последовательному хранителю «знаменосной легенды», как генерал Лисицын. Воодушевленно поддержав почин Шатилова, он предложил ходатайствовать о присвоении звания Героя Советского Союза всем «особо отличившимся, но незаслуженно забытым», лукаво смешав в одном ряду весьма по-разному отличившихся Минина, Береста и Гусева…