Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию...

К тому же самому Шатилову, занявшему после своего выступления место в президиуме, очень скоро там, на виду многочисленных устремленных на него из зала глаз, тоже стало не очень-то уютно. Виновником этого дискомфорта стал бывший командир 26-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант П. Фирсов. Обращаясь с трибуны непосредственно к Шатилову, он сразу же напомнил: «30 апреля днем я звонил вам и предлагал совместными усилиями брать Рейхстаг. Но вы тогда мне в ответ не только нагрубили, но и сказали неправду, сообщив, что Рейхстаг уже взят. Ведь я потом лично наблюдал со своего КП, как с наступлением темноты (часов в 9—10 вечера) с вашей позиции была произведена артподготовка и батальоны пошли на штурм». Затем генерал Фирсов привел интересные свидетельства, касающиеся первых знаменосцев. Для начала (об этом потом в своих воспоминаниях написал Минин) он заострил внимание присутствующих на том факте, что в мае 1945 г . при приеме Рейхстага от 150-й стрелковой дивизии его подчиненный – генерал Серюгин – лично беседовал со многими непосредственными участниками штурма Рейхстага. И все они в один голос утверждали, что первыми флаг над ним водрузили артиллеристы (так многие во время штурма называли бойцов из группы Макова). Любопытными оказались и послевоенные наблюдения генерала Фирсова, касающиеся «главных знаменосцев». «По поручению ЦК КПСС, – рассказал он в завершение, – мне довелось однажды сопровождать М. Егорова и М. Кантарию при поездке в советские войска, которые дислоцировались в ГДР. Сколько я их ни инструктировал, но они в своих выступлениях решительно все путали. И каждый раз по-разному объясняли одни и те же эпизоды. Только теперь я понял, что они не участвовали в бою. И поэтому ничего не знали о сражении за Рейхстаг… »

Речь генерала Фирсова окончательно переломила ход обсуждения не в пользу Шатилова и его «группы поддержки». Первым эту перемену почувствовал М. Бондарь. Поэтому, взяв слово, он довольно неожиданно для единомышленников вдруг стал клясться, что днем 30 апреля никого из наших воинов в Рейхстаге не было. Более того, по существу подтвердил заявление предыдущего оратора, признав, что наши подразделения ворвались в Рейхстаг только ночью 30 апреля. Конечно, «гибкий» Бондарь не был бы «гибким», если бы позволил себе быть откровенным до конца. Так, например, на заданный с места Маковым вопрос: «Какое участие лично вы и ваша группа приняли при водружении знамени Победы? прямого ответа не дал. Видимо, сразу раскусил, что искренний ответ будет признанием первенства группы Макова в водружении знамени над Рейхстагом. И поэтому мгновенно „запамятовал“ не только то, что говорил „маковцам“ в гостинице накануне совещания, но и, пожертвовав на время даже собственными претензиями на первенство, вдруг заявил, что сложившаяся в период боя обстановка внутри Рейхстага… вообще „не позволила ему подняться на крышу“. Получалось, что в ночь на 1 мая Минин провел на крышу германского парламента не Бондаря с бойцами, а группу каких-то фантомов…

Если высокая позиционная маневренность Бондаря еще как-то позволила ему балансировать между реальностью и мистикой, то непоколебимая логика наиболее упертых сторонников «начальственной версии» привела их к отрицанию совершенно очевидного. Так, довольно странным выглядело выступление бывшего адъютанта (он же батальонный начштаба) 1-го батальона К. Гусева. Без тени смущения и даже с некоей претензией поставить на место генерал-лейтенанта Фирсова он слово в слово повторил уже рассыпавшуюся на глазах версию Шатилова. А также напомнил о своем личном вкладе, рассказав, что «точно в 14.25» он с ротой Съянова ворвался в Рейхстаг и там руководил боем этого подразделения до подхода основных сил 150-й дивизии. Батальона Самсонова там как будто бы и не было.

В тон ему, тоже категорично заявив, что в Рейхстаге только они и воевали, выступил и П. Щербина…

Среди присутствующих на совещании все эти «амбиции без амуниции» уже были оценены по достоинству.

Но впереди всех еще ожидало выступление их командира – комбата С. Неустроева, которое по целому ряду позиций произвело в зале эффект разорвавшейся бомбы.