«Кто, что я» Толстой в своих дневниках

Авторский тон достигает особой эмоциональной интенсивности, когда речь заходит об эстетических потребностях работника физического труда:

Чем удовлетворим его художественным требованиям? Пушкиным, Достоевским, Тургеневым, Л. Толстым, картинами французского салона и наших художников, изображающих голых баб, атлас, бархат, пейзажи и жанры, музыкой Вагнера или новейших музыкантов? Ничто это не годится и не может годиться <.> (25: 350). В этот момент становится ясно, что «Л. Толстой», известный русский писатель, - это не тот человек, который является автором «Так что же нам делать?».

(Что касается картины состояния живописи и музыки, то она вполне соответствует представлениям о том, что такое искусство и каково его назначение, к которым Толстой позже пришел в своем знаменитом трактате «Что такое искусство?»*¹⁸¹*.)

Толстой возвращается (в главе XXXIII) к идее исторической смены власти: «было время, когда церковь руководила духовной жизнью людей», затем это делало государство, теперь - наука и искусство, в свою очередь злоупотребляя властью для того, чтобы пользоваться трудом, нищетой и страданиями других людей (25: 352-354). Он обрушивается на теорию прогресса, вступая (в главах XXXV-XXXVII) в диалог с теми из своих современников, кто оправдывает существование наук и искусств тем, что они движут вперед человечество. Толстой поясняет, что не отрицает науку и искусство, но выступает во имя «истинной науки и истинного искусства» (25: 363). «Деятельность научная и художественная в ее настоящем смысле только тогда плодотворна, когда она не знает прав, а знает одни обязанности» (25: 373). Истинное искусство должно быть «понятно» и «полезно» народу. (Каковы эти обязанности и как именно быть понятным и полезным народу - этого Толстой не проясняет.)

«Так что же нам делать? Что же нам делать?» - повторяет вновь Толстой в начале главы XXXVIII (25: 376). (Он поясняет, что «мы» - это те, кто находится в положении людей привилегированных, то есть людей умственного труда.) Обращаясь затем к себе самому («я»), он дает несколько ответов: «Прежде всего, на вопрос, что делать, я ответил себе: не лгать, ни перед людьми, ни перед собой <...>» (25: 376). Тот, кто не будет лгать перед собой, «он найдет, что, где и как делать» (25: 378). Лишь одно может помешать в этом: ложно высокое мнение о себе и о своем положении по отношению к другому (25: 378). И потому второе, что надо делать человеку нашего круга, - это «покаяться», то есть осознать себя не благодетелем народа, а глубоко виноватым и никуда не нужным человеком (25: 379). После долгой оттяжки он формулирует наконец и третий ответ: человек нашего образования должен «выучиться не жить на шее других», а именно, уничтожив ложное разделение труда, заняться всем тем, что необходимо для того, чтобы поддержать свое существование (25: 379). «На вопрос, что надо делать, явился самый несомненный ответ: прежде всего, что мне самому нужно: мой самовар, моя печка, моя вода, моя одежда - все, что я могу сам делать»

(25: 382). Если перевести этот вывод на язык гегелевской диалектики, получается, что Господин должен отказаться от своего привилегированного статуса и взять на себя все задачи, предоставленные Рабу.

«Я кончил, сказав все то, что касалось меня, - заявляет Толстой, начиная следующую главу (XXXIX), - но не могу удержаться от желания сказать еще то, что касается всех» (25: 392). И его рассуждения продолжаются. Затянувшаяся «статья», над которой Толстой работал в течение восьми лет, представляет собой более чем двести страниц печатного текста и приходит к концу только в главе XL. В заключение Толстой, пояснив мужчине «закон труда», поясняет женщине, что ей надо делать, а именно соблюдать «закон рождения детей» (25: 411).

«Хозяин и работник»

Вскоре Толстой направил свои усилия на создание таких произведений искусства, которые могли бы удовлетворить духовные потребности рабочего человека, оставшегося не удовлетворенным (как он писал в «Так что же нам делать?») Пушкиным, Достоевским, Тургеневым, Л. Толстым.

В 1884 году по инициативе Толстого в Москве открылось книжное издательство «Посредник», задачей которого было издание такой литературы. Часть изданий было обращено к малограмотным читателям, но этим дело не ограничилось. Как Толстой писал В. Г. Черткову (в феврале 1884 года), «я увлекаюсь все больше и больше мыслью издания книг для образования русских людей. Я избегаю слова „для народа", потому что сущность мысли в том, чтобы не было деления народа и не народа» (85: 27). В письме к одному автору (в 1886 году) Толстой так сформулировал задачу: «направление ясное - это выражение в художественных образах учения Христа; характер - чтобы можно было прочесть эту книгу старику, женщине, ребенку <...>» (63: 326).

В последующие годы Толстой не только активно сотрудничал в «Посреднике», но и сам стал автором так называемых народных рассказов.