«Кто, что я» Толстой в своих дневниках

В другой день, 14 апреля 1889 года, в дневнике Толстой попытался выразить свою мысль в аллегорической форме. Он думал (во время прогулки), что главное - это то, что «мы работники, от которых скрыт результат работы». «Дано одно: возможность участия в работе, слияние интересов с хозяином». Этот вывод, как ему казалось, был в буквальной форме выражен Христом в одной из евангельских притч: «Ведь это даже не сравнение - это само дело». Толстой затем перечисляет различные виды деятельности - сельскохозяйственная, фабричная, «умственные изобретения» - и приходит к выводу, что в буквальном, а не в аллегорическом смысле вся жизнь - это работа, и работа не для себя одного: человеку дано «перенесение своего интереса в интерес другого, вне себя, в интерес хозяина или дела», надо на всю жизнь смотреть «как на работу для дела Божьего, или, короче, для Бога». В конце концов Толстой формулирует молитву, которую он собирается написать на ногте: «Помни, ты работник дела Божьего» (50: 67).

В другой дневниковой записи Толстой попытался выразить эту мысль в форме евангельской притчи:

10 Сентября 89. Я. П. Встал в 10. - Гораздо лучше. С особенной ясностью думал: Хозяин (это Бог) поручил свое именье рабам (это люди) <.> Хозяин поручил виноградник <.> Сделка с должниками <.> (двойная аналогия) <.> (50: 139).

Он вспомнил притчи Христа (притчу о работниках в винограднике, притчу о талантах, притчу о неверном домоправителе) и решил написать свою собственную. Через несколько дней (14 сентября 1889 года) он начал: «Так же как один частный работник не может понять всего дела предпринимателя <...>». Здесь Толстой остановился, подумав о том, как жалко сравнение воли Бога с волей предпринимателя - и тем не менее оно показывает невозможность человеку понять всю волю Бога (50: 142). Затем он попробовал составить аналогию по-другому и перешел от образа работника к образу лошади: «Лошадь верно знает, что она идет по воле хозяина, когда и возжи не дергают ее, но она не знает воли хозяина и горе ей, если она вообразит, что знает эту волю <...>» (50: 143). Много позже, 24 марта 1891 года, Толстой вернулся к образу доброго хозяина и лошади как аллегории отношений Бога и человека (52: 22). Так день ото дня в течение нескольких лет в дневнике Толстой строил свой вариант великой цепи бытия.

Есть основания считать, что, работая с аллегорическими образами хозяина и работника в дневнике, Толстой думал не только о евангельских притчах, но и о Гегеле. 29 мая 1893 года он записал: «Говорят, существующее разумно; напротив, все, что есть, всегда неразумно. <.> Если есть работники, т. е. работающие люди, то очевидно есть дело, которое нужно сделать, то очевидно, что мир несовершенен, а есть представление и возможность его большего совершенства» (52: 81). Как и в «Так что же нам делать?», он принимал и видоизменял диалектику Господина и Раба, но отвергал гегелевскую формулу о разумности существующего порядка вещей.

Итак, в 1880-1890-е годы Толстой и в своих писаниях, и в повседневной жизни (часто на прогулке) использовал формулу «Господин и Раб» или «хозяин и работник» для напряженных размышлений об отношениях между Богом и человеком. 6 сентября 1894 года он решил наконец оформить свои мысли в художественной форме: «Утром в постели, после дурной ночи, продумал очень живой художественный рассказ о хозяине и работнике <...>» (52: 137). В рассказе «Хозяин и работник», написанном в форме притчи, Толстой сформулировал наконец ответ на вопрос, который мучил его много лет, - вопрос об отношении «я и другой». После многолетних усилий найти решение в философском трактате, основанном на непосредственных впечатлениях от столкновения с бедными в Москве в 1881 году, Толстой обратился к художественной форме, от которой он к этому времени решил отказаться. По-видимому, он считал свое произведение «истинным искусством»: и по форме, и по выводам рассказ этот был выражением в художественных образах учения Христа.