«Кто, что я» Толстой в своих дневниках

А сознавая это, я не могу долее переносить этого, не могу и должен освободиться от этого мучительного положения. Нельзя так жить. Я по крайней мере не могу так жить, не могу и не буду (37: 95).

За этим следует программа конкретных действий:

Затем я и пишу это и буду всеми силами распространять то, что пишу, и в России и вне ее, чтобы одно из двух: или кончились эти нечеловеческие дела, или уничтожилась бы моя связь с этими делами, чтобы или посадили меня в тюрьму, где бы я ясно сознавал, что не для меня уже делаются все эти ужасы, или же, что было бы лучше всего (так хорошо, что я и не смею мечтать о таком счастье), надели на меня, так же как на тех двадцать или двенадцать крестьян, саван, колпак и так же столкнули с скамейки, чтобы я своей тяжестью затянул на своем старом горле намыленную петлю (37: 95).

Доведенная до логического конца, этическая позиция Толстого, неучастие в зле, приводит его к парадоксальному желанию: его собственная смерть посредством казни. Только казнь самого Толстого полностью и окончательно исключит его из цепи зла. Заметим, что, описывая эту воображаемую картину, Толстой - несмотря на все его отвращение к литературе - активно использует разработанные им художественные приемы, главным образом знаменитое толстовское отстранение.

Начиная с 1880-х годов Толстой, выступая со своей уникальной позиции, принимал участие в общественной жизни России. Характерна его реакция на революционный террор. 1 марта 1881 года Александр II был убит членами организации «Народная воля». Не будучи сторонником правительства, Толстой был поражен революционным насилием. Перспектива, что участники террористического акта будут, в свою очередь, казнены, также ужаснула его. За обедом, в присутствии семьи и домочадцев, состоялся острый разговор об этом. После обеда Толстой задремал на диване у себя в кабинете, и ему приснился кошмарный сон: «что не их, а меня казнят, и казнят не Александр III с палачами и судьями, а я же и казню их» (76: 114). (Заметим, что в этом сне субъект и объект, жертва и палач слиты в одно.) С ужасом Толстой проснулся и обратился с письмом к новому императору, Алексадру III, призывая его следовать евангельской заповеди не противиться злу и, будучи сыном Отца Небесного, не казнить убийц отца, а дать им денег и услать куда-нибудь в Америку*¹⁸⁵*.

В последующие годы Толстой многократно выступал в печати с протестами по поводу условий жизни, бедствий и актов насилия. (Многие из его протестов печатались за границей и распространялись в России нелегально.) Он писал о голоде среди крестьян («О голоде», 1891; «Страшный вопрос», 1891; «Голод или не голод», 1898), о телесных наказаниях («Стыдно», 1895), о катастрофическом положении промышленных рабочих («Рабство нашего времени», 1900). Толстой публично обратился к Николаю II, призывая его уничтожить то, что он считал корнем зла, - частную собственность на землю («Царю и его помощникам», 1901). Он писал об опасностях патриотизма («Христианство и патриотизм», 1894; «Патриотизм или мир?», 1895; «Патриотизм и правительство», 1900) и об ужасах войны, в частности во время Русско-японской войны («Одумайтесь!», 1904). После революции 1905 года в статье «Обращение к русским людям. К правительству, революционерам и народу» Толстой призывал обе стороны и весь русский народ воздержаться от насилия. Он неоднократно выступал против смертной казни («Не могу молчать», 1908; «Не убий», 1910).

Многие из таких статей были написаны в форме писем или воззваний: «К молодым людям, живущим нерабочей жизнью» (1901), «К рабочему народу» (1902), «К духовенству» (1902), «Письмо о воспитании» (1901-1904), «Письмо к крестьянам о земле» (1905), «Письмо китайцу» (1906), «Письмо индусу» (1908), «Письмо студенту о праве» (1909), «Письмо революционеру» (1909), «О науке (ответ крестьянину)» (1909) и многие другие.

В 1890-е и 1900-е годы Толстой пользовался репутацией морального арбитра, проповедника и учителя и в этой роли приобрел и последователей, и противников, и насмешников*¹⁸⁶*.

Такие моралистические писания Толстого при всем их разнообразии имели общие черты: они были написаны от первого лица («я»), непосредственно обращались к адресату («вы») и исходили из личного опыта автора как человека и христианина. Все это уменьшало дистанцию между авторским «я» и опытом конкретного человека, именем которого были подписаны эти воззвания: «Лев Толстой».

Глава 6

«Почувствовал совершенно новое освобождение от личности»: поздние дневники