Читаем «Кто, что я» Толстой в своих дневниках полностью

Прежде чем обратиться к теме смерти в дневниках Толстого, следует сказать несколько слов о его трактате «О жизни» (опубликованном в 1888 году) - он содержит теоретические рассуждения о смерти*199*. Летом 1886 года, во время серьезной болезни, Толстой предпринял попытку сформулировать свои взгляды на смерть на языке профессиональной философии. Вскоре он выступил со своими соображениями на заседании московского Психологического общества в присутствии его тогдашнего председателя Н. Я. Грота (труды которого повлияли на Толстого)*200*. Доклад Толстого назывался «О жизни и смерти». Год спустя Софья Андреевна записала в своем дневнике, что он изменил заглавие трактата: «Слова о смерти выкинул. Когда он кончил статью, он решил, что смерти нет» (26: 767, 4 августа 1887, курсив С. А. Толстой).

Ключевая глава, «Плотская смерть уничтожает пространственное тело и временное сознание, но не может уничтожить того, что составляет основу жизни: особенное отношение к миру каждого существа», уже в заглавии выдвигает центральный тезис всего трактата. В этой главе Толстой предлагает цепь логических пропозиций в защиту этого тезиса. Он спрашивает: отчего происходит страх смерти? Страх смерти (отвечает Толстой) происходит от неспособности человека определить, что такое «я», что такое моя жизнь (иными словами, это результат ошибки в понятийном аппарате): «Я жил 59 лет, и во все это время я сознавал себя собою в своем теле, и это-то сознание себя собою, мне кажется, и была моя жизнь» (26: 402).

Это обычное заключение (продолжает Толстой) - совершенно произвольно. Ошибка заключается, в частности, в том, что «я» отождествляется с телом - но тело, к тому же постоянно меняющееся, нисколько не составляют существа моей жизни. Толстой затем ставит проблему сознания:

Мое сознание говорит мне только: я есть <.> О том, когда и где я родился, <.> я решительно ничего не сознаю. <.> О своем рождении, о своем детстве, о многих периодах моей юности, о средних годах, об очень недавнем времени я часто ничего не помню (26: 402).

Эти философские рассуждения напоминают те выводы, к которым Толстой пришел в своих неудачных автобиографических опытах, когда он понял, что биографическое «я» - «я родился в 1828 году в Ясной Поляне» - не составляет сущности жизни. Более того, продолжает Толстой, сознание, как и тело, не является неизменным. Доказательством этого является сон: «Каждые сутки, во время полного сна, сознание обрывается совершенно и потом опять возобновляется. <.> *М]ы <.> сознание теряем всякий день, когда засыпаем» (26: 404). Итак, самосознание не может служить основой чувства своего «я». (В этом выводе Толстой противоречит Локку, который определил личность через непрерывность сознания и памяти.) Согласно Толстому, чтобы определить «я», необходимо включить и «памятные мне сознания», и «сознания, предшествующие памятной мне жизни», «как говорит Платон и как мы все это в себе чувствуем» (26: 407). В своих дальнейших рассуждениях Толстой выходит за пределы индивидуального сознания, говоря о «разумном сознании», которое объединяет всех живущих людей. (По-видимому, он имеет в виду понятие о Логосе.) Такое «я», то есть «не-я», не подлежит уничтожению. Рассуждая таким образом, Толстой старается с помощью философских аргументов отменить понятие о смерти.

Толстой называет в качестве источника Платона (подкрепляя при этом философский авторитет Платона выводами из непосредственного человеческого опыта), но этим, без сомнения, дело не ограничивается. Главным источником этих идей является Шопенгауэр, а именно знаменитая глава 41 второго тома трактата «Мир как воля и представление», озаглавленная «Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа в себе», а также глава «Об учении о неуничтожимости нашего существа смертью» из книги «Parerga und Paralipomena».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология