Кто дал вам музыку?

— Придет и мой час, — сказал мне однажды Юрий, по всегдашней своей привычке торопясь и глотая слова, как отец, — и тогда все полы в моем доме будут покрыты такими толстыми персидскими коврами, что, если уронить на них теннисный мяч, его потом в жизни не найдешь. Меня тошнит от голых полов, которые, видите ли, ближе к естественным условиям и полезнее для осанки Юти.

Я удивился: о каком часе он говорит? И он и я мечтали о славе, нас сблизило чудесное открытие, что мы мечтаем об одном и том же, но я не понимал, какое отношение к нашим признаниям и к нашей дружбе имеют деньги и персидские ковры.

Постепенно до меня начало доходить, что в глазах Юрия я был чем-то вроде мальчишки-фантазера, грезящего об успехах у девушек — он спасает их из воды, останавливает понесших лошадей, и девушки пылко и самозабвенно влюбляются в него, — но не смеющего представить себе последствий любви, то есть брака, детей, скучных, однообразных вечеров, зеванья в домашних туфлях перед телевизором за кружкой пива и так далее. Я воображал, что, если мы станем знаменитыми, слава будет нужна только затем, чтобы сделать нас еще более великими и знаменитыми, вознести нас, одетых во фраки, улыбающихся, на эстраду Карнеги-холла и Льюисон-стэдиума. А Юрий хотел, чтобы слава принесла ему персидские ковры.

Меня тревожила его практичность, но я с самого начала признал, что он талантливее меня и что главная роль должна принадлежать ему. А он повел дело так, что моя мама, которая перед ним немного робела, стала устраивать нам приглашения играть Шуберта, Бартока и Брамса в ее клубе и в клубах ее приятельниц, и некоторые приглашения освобождали нас от занятий в школе, а иногда нам даже платили. Мы слыли чуть не звездами в нашем городке, и не я один понимал, что обязан этим Юрию. Даже отцу пришлось признать, что дружба с Юрием мне не вредит, лишь бы наши успехи не кружили мне голову, но, пока я всего лишь аккомпаниатор, мне это не грозит.

Непривычно жарким даже для июня днем мы с Юрием, сдав последний экзамен, весело шагали по Коттер-стрит, ели мороженое и разглядывали девушек в легких летних платьях. В парадном у Кветиков Эллен, нагнувшись, мыла лестницу. Она обернулась на звук наших шагов, откинула мокрой рукой прядь темных волос со лба, глядя на нас по-детски серьезно.

— Привет, Эллен! — сказал я.

Она улыбнулась:

— Я хотела помыть лестницу, пока никого нет. А где Юти?

— Наверное, в городе, — пожал плечами Юрий. — Смотрит «Красные башмаки» в пятый раз. — Он перешагнул через ведро, махнул рукой, чтобы я шел за ним, и, не оглядываясь, крикнул Эллен: — Принеси чего-нибудь холодненького попить!

Комнаты были привычно неуютные, пахло окурками миссис Кветик, на полу валялись рассыпавшиеся журналы мистера Кветика. Я всегда любил приходить в этот дом, но сейчас мне показалось здесь почему-то голо и душно. Мы вышли на террасу и бросились в гамак.

— Почему ты так обращаешься с Эллен? — спросил я Юрия.

— Почему мы так с ней обращаемся, это ты хотел сказать? Я смешался.

— Мы и сами могли взять лимонад из холодильника.

Юрий снова пожал плечами, полные губы растянулись в усмешке.

— Разделение труда. Старик работает, чтобы платить за квартиру и кормить нас. Мама работает, чтобы платить за уроки музыки и танцев. Юти танцует, ей надо беречь ноги. Я играю на скрипке, мне надо беречь руки. Эллен смотрит за домом. Все правильно и справедливо.

Я не был в этом уверен. Мне казалось, нельзя принимать все, что для тебя делают, как должное. Но Юрий отмахнулся от моих сомнений.

— Ерунда! Я вот что хотел тебе сказать. В нашем городишке можно играть не только рок-н-роллы и Шуберта. Какое у Шуберта будущее? Два концерта в месяц, по пятьдесят долларов за вечер. Нам бы еще четыре-пять скрипок, контрабас, ударника и пару медных, и все будет в порядке. А ловкий агент и эффектное оформление…

— И что же эти скрипки и медные будут играть?

Юрий заговорщически подмигнул мне.

— Вальсы Штрауса, цыганские мелодии, вещи, под которые можно танцевать, не будучи акробатом, и при этом напевать, не смущаясь отсутствием голоса. Я изображал бы бродягу-скрипача, ты бы играл на рояле и дирижировал…

— И ради этого-то все принесли столько жертв? — Эллен стояла с кувшином в дверях.

Я никогда не слышал у нее такого голоса.

Юрий быстро обернулся.

— Ты зачем подслушивала? Что ты понимаешь? Может, ты надеешься, что я поеду в Европу, стану лауреатом какого-нибудь международного конкурса и меня потом всю жизнь будут носить на руках? В пятнадцать лет так думать простительно, а мне пора спуститься на землю!