— Мы тебя ждем, приходи в пятницу, — сказала мне миссис Кветик. — Будет пир на весь мир.
— Обязательно приду.
— Только приводи с собой девушку.
Я слегка растерялся. Тем нескольким знакомым девушкам, которых я мог пригласить в кино или на концерт, у Кветиков наверняка было бы неловко. И я сказал, что ладно, постараюсь.
Я не стал и стараться, но в назначенный день взбежал к Кветикам, прыгая через две ступеньки. В прихожей меня успокоил знакомый шум голосов, и запахи были знакомые, пахло стряпней миссис Кветик и Эллен: голубцами, салатом из баклажанов, пирогом с мятой. Но когда я вошел, мне показалось, что я попал в незнакомый дом. Шумели не Кветики, шумела толпа гостей, заполнившая всю квартиру; комнаты были увешаны серпантином и китайскими фонариками, словно танцплощадка, к стенам приколоты рисунки углем, изображавшие Юрия со скрипкой и Юти в пачке в натуральную величину. Я узнал нескольких ребят из школьного оркестра и из хора. Были тут и незнакомые пожилые люди — очевидно, друзья мистера и миссис Кветик, и хихикающая стайка голенастых девиц и узкобедрых юношей из балетной студии.
Хотя гости собрались недавно, было уже душно, накурено. Я, быстро мигая, оглядывал толпу, ища Юрия, и в этот момент кто-то с шумом открыл возле меня банку с пивом и высоко взмахнул ею, выплеснув шипящую струю пены на голый пол. Мистер Кветик, загнав в угол одного парня из моего класса и не замечая ничего вокруг, самозабвенно убеждал его есть яичную скорлупу, потому что в ней много извести. Увидев меня, он замахал рукой с куском ржаного хлеба, на котором лежал голубец.
— Иди скорей в столовую! — весело крикнул он мне. — Там Эллен с матерью наготовили еды на полк солдат.
Действительно, наготовлено было много, но есть мне не хотелось. Я взял банку пива и направился к пианино, за которым, окруженный толпой ребят из нашей школы, сидел Юрий, подстриженный и в новой ковбойке. Ребята просили его изобразить, как я аккомпанирую нашему хору, когда он поет Генделя.
Юрий взлохматил волосы наподобие моих, вытянул руки, пытаясь сделать их похожими на мои, длинные и костлявые, как грабли, и забарабанил попурри на темы «Бродячего короля» Фримля. Раздался хохот. Я тоже засмеялся, чтобы не показаться занудой, хотя весело мне не было. Юрий увидел меня, засмеялся и поднял руку.
— А вот и он сам, — сказал он, подвигаясь. — Садись, это твое законное место.
Ребята долго меня не отпускали. Поили пивом и требовали, чтобы я играл им легкую классическую музыку, но в конце концов я устал и запросил пощады. Протиснувшись сквозь толпу танцующих и болтающих гостей, я оказался носом к носу с миссис Кветик, которая вынимала из котла голубцы. Она сунула мне в руки дымящуюся тарелку.
— Что такое? — закричала она, щурясь от дыма торчащей изо рта сигареты. — Ты объявил голодовку?
Я заставил себя взять что-то в рот и сказал, как весело и хорошо у них сегодня.
— Ребята заслужили этот вечер. Они много трудились и не подвели меня. И потом, школу кончают раз в жизни, верно? — Она подтолкнула меня локтем в бок. — Так что веселись, вечер и в твою честь тоже.
Ужасно смущенный, я побрел по квартире. Миссис Кветик оказалась куда более чуткой и щедрой, чем мои родители. Только не слишком ли это много — такой пышный праздник близнецам всего лишь за окончание школы?
Пройдя длинный коридор, я зашел в кухню поставить тарелку. Мне было не по себе, хотелось уйти домой. Я пристроил тарелку на столе и вдруг услышал чьи-то шаги, обернулся — у двери стоял Юрий, усмехаясь своей обычной усмешкой.
— Что-нибудь ищешь?
— Я просто еще не видел Эллен, а здесь ее вернее всего найти, правда?
— Она где-нибудь тут, сейчас придет. Хочешь чего-нибудь есть или пить?
— Нет, спасибо. Здорово у вас сегодня. — Я видел, что он чего-то ждет, и сказал: — Меня принимают в два университета.
Он не упрекнул меня, почему я до сих пор молчал, только спросил небрежно:
— Ну, и в какой же ты пойдешь?
— Получу ответ от третьего, тогда решу.
— Значит, уезжаешь все-таки.
— Уезжаю.
— Ну что ж.
Мне не хотелось говорить легко о такой важной для нас обоих вещи, но, видно, Юрий рассудил иначе. Потирая подбородок слева, где у скрипачей бывает профессиональное раздражение, он бросил как бы мимоходом:
— Я, кажется, оскорбил тебя в лучших чувствах, когда изображал за пианино?
— Что за ерунда!
— Ну и отлично. Тогда разопьем банку пива.
Я хотел сказать, что вот-вот лопну, но взглянул на него и осекся. Я протянул ему стакан, и он вылил в него полбанки. Мы молча выпили, не глядя друг на друга.
— Ну, мне пора идти к ребятам. Если чего захочешь, скажи. — Он повернулся и вразвалочку зашагал прочь.
Мне следовало уйти, но я ведь не видел Эллен, убеждал я себя, а ее мне никак не хотелось обидеть. И я решил в последний раз обойти набитые гостями комнаты.