Читаем Кто, если не ты? полностью

— Послушай, Клим... Ты ведь... Ты просто дичь несешь! — Николай Николаевич наконец отыскал нужное слово.— На Яву? Кто вас пустит? Ведь это же... Самая настоящая дичь!..

Николай Николаевич постепенно оправился и овладел собой. Снова потекли закругленные, плавные периоды, но Климу казалось, что все это он уже давно слышал. Он как будто каким-то третьим оком наблюдал за собой и за дядей — и было почти невероятно: два человека сидят в одной комнате, они прожили вместе несколько лет и считаются даже родными по крови — но им никогда, никогда не понять друг друга. Дичь... Если бы он хоть лицемерил! Но ведь он в самом деле считает любую мысль Клима дичью...

Звуки шагов Николая Николаевича тонут в мягком ковре.— Ты еще молод, Клим, и судишь обо всем слишком прямолинейно. Кто внушил тебе, что от тебя зависит судьба мировой революции?.. Тебя еще многому научит жизнь, Клим... Ты слишком дерзок, слишком самонадеян. Но придет день — и ты вспомнишь о нашем разговоре...

Как хорошо, что он даже не принял Яву всерьез.

Сумрак ползет из углов кабинета. Николай Николаевич склоняется к лампе. Его лицо кажется мертвым и желтым, как у высохшей мумии.


11

Вечером Клим зашел к своему другу, и Мишка повел его в чулан—показать, что ему удалось приготовить для экспедиции: немного сухарей и лепешек, две большие связки воблы, несколько головок лука и перочинный нож. Кроме того, хозяйственный Мишка припас крючки и лески. Неизвестно, в каких передрягах они могут оказаться, а наловить рыбы — раз плюнуть! Клим подержал на ладони свинцовое грузило и почувствовал всю серьезность и неминуемость того, что произойдет на следующий день.

— А где Егор?

— Еще не приходил,— сказал Мишка.— Он обещал не раньше одиннадцати. Ты-то уже собрался?

Клим вспомнил, что не собрался, и заспешил домой.

— Смотри же, не забудь про сахар,—напомнил Мишка.— Да не проспи.

Они еще раз условились о встрече.

Потом Клим простился с Мишкиным семейством. Оська и Борька уже свернулись калачиками под одеялом, но увидев Клима, разлепили свои длиннющие ресницы и вперебой затараторили о самокате. Клим щелкнул каждого из братьев по лбу и сказал, что самокат они с Мишкой доделают. Как-нибудь. Ему стало грустно: он давно уже стал своим в этом доме. Он через силу улыбнулся тете Соне и дяде Давиду и подумал, что никогда уже не будет есть лепешек на рыбьем жиру. Он с детства ненавидел рыбий жир, но лепешки ел, чтобы не огорчить тетю Соню. И дядя Давид, уже никогда не будет рассказывать, почесывая свою волосатую грудь, как их команда трое суток брела к берегу, когда рыбницу в открытом море неожиданно сковало льдом...

А они еще ни о чем не подозревали и говорили, что Мишка — лентяй и что Клим должен постараться подтянуть своего друга к экзаменам. И Клим обещал. Он прощался как-то слишком долго и торжественно, и тетя Соня сказала:

— Ты что, навек уходишь?

— Мы завтра после школы должны сажать деревья в парке,— сказал Клим.— И если мы задержимся, то вы не беспокойтесь за Мишку, когда бы он ни вернулся. Ничего с ним не случится.

— Вот еще,— засмеялась тетя Соня, и под передником колыхнулся ее кругленький животик,— стану я беспокоиться! Да сажайте себе на здоровье.

Она ничего не понимала. - Она вспомнит его слова завтра...

Мишка вышел его проводить. Звезды были весенние, мелкие и неяркие.

— А знаешь,— сказал Клим,— на Яве мы увидим Южный Крест. Его можно увидеть только в южном полушарии. Как по-твоему, Егоров не натрепался? Что-то его долго нет...

— Пустяки,— отозвался Мишка.— Явится, Егор не такой человек, чтобы трепаться.,

На углу они расстались, крепко пожав друг другу руки.

Клим вернулся к себе в половине одиннадцатого. Из спальни доносились приглушенные голоса. Наверное, все про то же — зеркало, чашка... Ему было противно красться,— но он прокрался к буфету и осторожно отсыпал в газету немного сахара из мешочка. Совсем немного, да и то лишь потому, что просил Мишка. Еще решат из-за этого поганого сахара, что он вор. Но немного — можно. С вами ничего не стрясется, уважаемая Надежда Ивановна, если вы принесете Свободе и Революции эту жертву! Рядом, в большой банке, он обнаружил яичный порошок. Николай. Николаевич за свои коронки предпочитает получать натурой — мука, масло, черная икра... И вот этот яичный порошок... Он отсыпал пару горстей в другой пакетик. Вот и все, хватит с вас, дорогой дядюшка. Чего доброго, еще вообразите, что сами сражались на Яве!

Клим вернулся в свою комнатку и постоял возле шкафа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее