Читаем Кто, если не ты? полностью

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ ПЕРЕСЕКАЮТСЯ


1

Было решено происхождение ссадин и кровоподтеков объяснить новым увлечением — боксом. Ребята им не очень-то поверили.

— На кой вы с такими связываетесь?..— сочувственно сказал Боря Лапочкин.

— С кем? — спросил Клим.

— Да с ними..,

— Чудак ты,— сказал Клим,— ни с кем мы не думали связываться...

Зато им поверили дома, особенно когда они провели несколько раундов, сокрушая при этом столы и стулья. И в самом деле, отчего бы им не заняться боксом по-настоящему? Тем более, что бокс им понадобится наверняка, если пьеса о Шутове будет написана. А что она будет написана, они не сомневались.

Мишка торопил. Он где-то вычитал, что знаменитый испанец Лопе де Вега сочинял свои комедии за три дня. После «Конца дяди Сэма» Гольцман считал, что Бугрову недалеко до Лопе де Веги. Кроме того, Лопе работал один, а Климу помогал еще Турбинин. Конечно, Мишка вполне понимал разницу между драматургом опытным и драматургом начинающим. Исходя из этой разницы, он и определил срок: две недели. Свежие страницы он переписывал набело своим корявым почерком, а в свободные минуты тренировался перед зеркалом, подражая Шутову в походке — левым плечом вперед,— в манере смотреть блуждающим взглядом и цыкать сквозь зубы.

Однажды за этим занятием его застала тетя Соня.

— Мишигенер! —закричала она.— Что ты плюешься, как верблюд? Ты же мне весь пол заплевал!

— Я вживаюсь в образ,— отвечал Мишка, нимало не растерявшись.

— Я тебе вживусь! Я тебе так вживусь!..— сказала тетя Соня.— Подумаешь, какой великий артист нашелся!

— Тетя Соня,— вмешался Клим,— если бы вы увидели своего сына на сцене, вы бы так не волновались. Он станет великим артистом, вы посмотрите.

— Подумаешь,—сказала тетя Соня.—Все артисты, все писатели... Скоро чихнуть некуда будет!

Тут она отобрала у .Клима тряпку, которой он принялся подтирать пол:

— Ладно, ладно, идите уж, сочинители...

А Мишка действительно имел успех. После нескольких представлений он совершенно вошел в роль и вел ее так свободно, будто по крайней мере половину своей жизни провел на Кэд Орсэ. В одной из школ ему прислали записочку:

«Товарищ Бидо! (Извините, что не знаем вашей фамилии). Вы очень хорошо играете. Приглашаем вас на вечер нашего класса.

Ученицы 5 «Б».

— Нет уж,— сказал Мишка, вероятно, вспомнив о встрече у фонтана,— с меня хватит...

Но записочку не порвал, а спрятал в карман.

Каникулы мчались в настоящем угаре успеха. Каждый день по улицам города деловито шествовала вся труппа, водрузив на головы поверх шапок бумажные цилиндры и зажав под мышками свертки с фраками, взятыми в театре напрокат. Смотр школьной самодеятельности, спектакль на областной учительской конференции..,. А лесотарный завод, где выступали прямо в цеху, на подмостках, сложенных из ящиков для консервных банок! Одна только мысль, что им аплодируют рабочие, делала Клима счастливым. Впрочем, «счастливым» — это не то слово. Он был несчастнейшим человеком, потому что теперь, полный новых замыслов, сознавал, как слаба его первая пьеса. Обыкновенный фельетон в диалогах — вот и все.

И когда в газете появилась короткая заметка «В гостях у шефов» — об их выступлении на лесотарном — и в ней перечислялись фамилии участников, Клим оказался единственным, кого не обрадовала, а, наоборот, раздосадовала эта заметка.

Однажды, когда они ставили «Дядю Сэма» в большом библиотечном зале, к ним подошел Мишурин.

— Привет собратьям по искусству! — сказал он, пожимая руки ребятам—Салют, маэстро!..—он щелкнул каблуками, широким жестом протягивая руку Бугрову.

Мишурина обступили. На этот раз артист держался совсем запросто, шутил, сыпал комплиментами, казалось, вовсе не он предрекал им еще недавно неизбежный провал. Клим заметил на его мизинце с заботливо отрощенным ногтем сверкающий перстень — слишком большой и сверкающий, чтобы не быть фальшивым.

Мишурин подхватил его под руку, потащил в сторонку.

— А вы оказались правы,—неожиданно сознался Клим,— получился балаган. И я сам во всем виноват...

Мишурин слушал его с улыбкой, потом перебил:

— Милый мой, публика глупа, ее обманывают, а она платит деньги, да еще аплодирует! Эта поговорка родилась много раньше, чем мы с вами!..

Клима покоробили его слова, но он не успел ничего возразить.

— У меня есть к вам деловое предложение... Вы мне нравитесь, юноша. У вас тут — он постучал пальцем по лбу — что-то есть... От бога! Да-да, вы не смущайтесь, я не имею привычки льстить... Так вот, я перешел в филармонию и весной уезжаю на гастроли. Мне хочется от вас получить несколько песенок в жанре Ильи Набатова... Как вы на это смотрите? Ваше имя прозвучит во многих городах, о вас услышат...

— А потом вы скажете, что публика глупа и надо всего лишь уметь ее обманывать?...

— Вы юморист! — рассмеялся Мишурин. Гладко выбритый, лощеный, он весь сиял, как его перстень,

— Я занят,— сказал Клим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее