Кто есть кто в мире науки и техники

В университете Альтдорфа (близ Нюрнберга) на защите докторской диссертации «О запутанных казусах» привел в восторг комиссию. Ему предложили стать преподавателем. Он отказался и переехал в Нюрнберг, который нравился ему за то, что «там еще можно видеть немецкие платья, там нет излишней роскоши». А еще было в городе общество розенкрейцеров, энтузиастов оккультизма, проводивших алхимические опыты.

Чтобы попасть в эту организацию, он составил записку, где соединил в причудливых комбинациях выписки из алхимических трактатов. Сам он не разбирался в этой абракадабре, зато на розенкрейцеров она произвела неизгладимое впечатление. Они приветствовали восход нового светила «темных наук». Его назначили секретарем (с окладом). Он вел запись проводимых опытов и заседаний. Получение алхимического золота его интересовало всерьез, хотя он сохранял здравый смысл в отличие от оккультистов.

В этом обществе он познакомился с крупным политическим деятелем Бойненбургом, у которого стал работать. Бойненбург так отзывался о нем в письме другу: «Он доктор прав, двадцати двух лет, чрезвычайно ученый, превосходный философ, человек с необычайно обширными познаниями, острым суждением и сверх того весьма трудолюбивый».

Лейбниц постоянно выполнял дипломатические поручения своих начальников, вельмож, князей. Стараясь объединить католическую и протестантскую церкви, написал труд «Доказательство веры», а затем – «Новая физическая гипотеза» (о проблемах пространства, движения, материи). Тогда же работал над созданием счетной машины. Она получилась более надежная и быстродействующая, чем у Паскаля.

В «Лейпцигских записках» (1684) был опубликован его мемуар «Новый метод максимумов и минимумов, а также касательных, для которых не являются препятствием ни дробные, ни иррациональные величины, и особый для этого род исчисления». Он сделал открытия, уже известные специалистам. В Париже ему на это указал Гюйгенс. Лейбниц стал штудировать математику. Основы интегрального и дифференциального исчисления он вчерне набросал в конце 1675 г., посвятив этому мемуар. Он придумал термины: дифференциал, дифференциальное уравнение, функция, координаты, алгоритм (в значении программы решения вычислительных задач).

Его успехи были омрачены выпадами Ньютона, утверждавшего, будто это лишь плагиат, а подлинное открытие принадлежит ему. Лейбниц вел себя более достойно. Произошло «двойное» открытие. Идея созрела, почву подготовили предшественники. А пришли к открытию высшей математики Лейбниц и Ньютон по-разному: один с позиций геометрии, другой – алгебры, что исключает плагиат.

Лейбниц как мыслитель был более ярок и универсален, чем Ньютон. Однако теория Ньютона породила иллюзию постижения не только небесной механики, но и законов движения материи, пространства и времени. А созданная Лейбницем «монадология» была умозрительной. Она противостояла механической модели Вселенной как органическая, предполагающая своеобразную жизнь в каждой материальной частице.

(До сих пор в науке главенствует физико-математическая схема Мироздания; к ее преодолению более полувека назад безуспешно призывал В. И. Вернадский.)

Лейбниц, занимаясь политикой, юриспруденцией и дипломатией, а затем и организацией науки, постоянно ощущал кипение жизни. Он искал изначальный источник активности в глубинных структурах материи. По остроумному замечанию английского философа А. Уайтхеда, Лейбниц «пытался понять, что значит быть атомом».

Ньютон оговорился, что природа силы тяготения ему неведома.

Лейбниц, определяя меру «живой силы» – кинетической энергии – при столкновении двух тел (произведение массы на квадрат скорости), оперировал с шарами. Нечто подобное, как ему представлялось, происходит в микромире. Эту мысль укрепило в нем знакомство с Левенгуком и его прибором, позволяющим увидеть мельчайшие живые организмы.

Лейбниц понимал, что явления жизни невыразимы математическими законами: «Общие начала телесной природы и самой механики носят скорее метафизический, чем геометрический характер». Он предложил учение о монадах – не имеющих частей субстанций, входящих в состав сложных. «А где нет частей, там нет ни протяжения, ни фигуры и невозможна делимость. Эти-то монады и суть истинные атомы природы… элементы вещей».

Монады способны развиваться, как все в природе. Простейшие из них образуют тела косной природы; одухотворенные монады соединяются в живые организмы, а наделенные сознанием – присущи человеку. Материя, движение и развитие определяют единство и бесконечную изменчивость бытия, непрерывность пространства и времени. Повсюду присутствует «первичная активная сила, которую можно назвать жизнью». Живые существа «естественные машины» в смысле не механическом, а как система организованных монад. Человеку дано создавать, конструировать только «искусственные машины», составленные из тел косной природы.