Кто эта женщина?

С этой мыслью Илья проснулся наутро после похорон. Мрачная фантасмагория последних дней была окончена, занавес задернут. Он потерял сразу двух женщин: одну предали земле, другая исчезла. И в этом была некая пугающая закономерность, точно он вынужденно заплатил за грех, и теперь можно было жить дальше.

Одиночество давно стало обыденностью. В двухэтажном доме с мансардой, который строился (из ракушечника, само собой!) как семейное гнездо для нескольких поколений, остался только он. Попытка наполнить комнаты теплом, заклеив стены фотографиями, не удалась: Илья был профессионалом и не путал работу с жизнью. От слепков чужих судеб, которые он считывал через камеру, не трепетало в груди, когда он за полночь возвращался домой. Точнее, просто переночевать, потому что утратил ощущение дома как такового.

А потом появилась Кира с ее невероятными глазами, пугавшими его и притягивающими… В точности как море, в котором Илья пару раз чуть не утонул, однажды получив гарпуном в грудь от ревнивого мужа. Это случилось после отъезда семьи, выхаживали его после операции Лариса с Антоном.

– Видеть тебя не хочу, ублюдок, – процедил рыжий брат, когда они вышли с кладбища. Там стояли по разные стороны бабушкиной могилы, а Лариса застыла у нее в ногах.

«Вот странно, – подумал Илья, ленясь встать с постели, – все понимали, что бабушка скоро умрет… Она и жила-то уже лишь наполовину в этом мире. Но всех ее уход подкосил… Как будто она была последним, что нас объединяло…»

С кладбища Илья прямиком отправился к морю. Начинал тосковать, если хоть день его не видел. Достаточно было между съемками пусть на пять минут заскочить в любимую бухту Крошку, чтобы поглубже втянуть запах вечной жизни, и можно было жить дальше. Купаться каждый день не получалось: он был нарасхват. И это радовало – львиную долю заработанного он переводил сыну и родителям. Пусть живут в иллюзии, будто их мечта о европейской жизни сбылась. Смешные…

Но с Кирой он все же вошел в воду. И выбрался на берег, точно после крещения, улавливая, как проклюнулась в душе надежда на реанимацию чувств. Не к этой девушке, конечно, тут все было внове. Но к самой жизни… К еще не отвернувшимся от него в тот момент Антошке и Ларисе – осколкам того большого семейства, что некогда собиралось за овальным столом на веранде. И Муся, его бывшая жена, сверкая зубами, выносила огромную супницу с украинским борщом…

Теперь казалось, что все уперлось в этот чертов борщ! Муся ревела, заголив крупные, смуглые колени, упершись в них локтями:

– Они ж не дадут мне на моей родной мове теперь говорить! Борщ украинский запретят готовить!

Илья не мог поверить, что она говорит это всерьез:

– Что за истерика? Ты же двух слов на своей мове связать не можешь… А борщ при чем? Кто будет к тебе в кастрюлю заглядывать?

И он утихомирил бы свою вчерашнюю пэтэушницу, если б не его мать, внезапно решившая, что заслужила «на старости лет» пожить в «цивилизованной Европе». Образумить ее – «Где Европа, а где Украина?!» – Илья не пытался: она сразу хваталась за сердце и требовала вызвать «Скорую».

– Скажи им… Москаль душит… – хрипела она, пока отец искал телефон.

– Да вы все тут лишились последнего разума? – заводился Илья. – То есть вы все – хохлы, а я, ваш сын, – москаль? Это как понимать?

На него никто не обращал внимания, и он уходил из дому, чтобы только не слышать ни рева, ни бреда. А однажды вернулся в пустой дом.

Нет, они, конечно, двадцать раз говорили ему, какого числа уезжают… И настойчиво звали с собой: «Сынок, тебе кто дороже – я или Путин?!» Но это все отдавало таким фарсом, что Илья не допускал мысли, будто родители говорят всерьез. Даже специально ушел из дому на рассвете, чтобы никто не успел его перехватить. Он был уверен: они не смогут уехать, с ним не простившись.

И внезапно остался в тишине…

Сегодня дом молчал так же осуждающе, как в тот день, когда Илья впервые проснулся в одиночестве. Но тогда, по крайней мере, никто не умер. Не то чтобы он часто проведывал бабушку, но бывал же в «Кошачьем царстве» и наспех касался губами седых волос. Узнаёт ли она его или каждый раз неприятно удивляется фамильярности молодого человека, Илья старался не задумываться. Если верить Кире, Антона их бабушка забыла, с чего бы Илье остаться в ее памяти? Вот только можно ли верить Кире…

Накануне он с трудом заставил себя поцеловать мертвый лед бабушкиного лба. Освежившись после кладбища бризом, Илья вернулся в «Кошачье царство», хотя Антон велел ему не показываться на глаза. И они втроем тяжко напились, надеясь, что простая водка смоет все сложности, возникшие между ними.

Но через полчаса Антон уже орал на него, ударяя кулаками по столу:

– Ты – сволочь! Она ушла из-за тебя! Как мне теперь жить?

Спьяну Илья не мог разобрать, о ком твердит брат – о бабушке или о Кире, которая сгинула, как нечистая сила, пока он вызывал «Скорую». А ему пришлось остаться и принять удар на себя… В прямом смысле – Антон двинул ему в челюсть так, что Илья пролетел мимо пары столиков. А Лариса и не подумала остановить сына.