Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира

Вечно мы мотаем шелк,
Хоть никогда не будем хорошо одеты сами:
Всегда мы будем бедны и наги,
Всегда будем изнывать от голода и жажды.
Нам дают мало хлеба,
Немножко утром и еще меньше на ночь[231]

.

Девушки из большого города могли получить хоть какое-то образование, имели возможность хоть что-то сказать о себе: но миллионам женщин суждено было рождаться, работать и умирать в глубинке, в условиях, не слишком отличающихся от условий жизни их домашней скотины – и не находилось никого, кто бы выразил или записал их чувства. Такие описания жребия крестьянки, как приведенное ниже, несомненно, создавались с безопасного расстояния:

Здешние места прекрасны, но мы вынуждены сказать, что здесь поистине варварски обращаются с женским полом. Женщины здесь принуждены работать на земле и вообще выполнять все сельские работы. От этого жестоко страдает их внешний облик, так что по большей части они непривлекательны. Солнце, пот и тяжелый труд губят их фигуры и лица. К восемнадцати годам девушки уже сгорблены, у них выдубленные солнцем лица, отвисшие груди и руки в мозолях[232].

Жизнь безземельных крестьян в любом обществе была безжалостно жестока; она не щадила и мужчин, также опускавшихся на полуживотный уровень повседневного существования. Философ Лабрюйер, путешествуя по предреволюционной Франции, с ужасом видел «по всей стране… диких животных мужского и женского пола, черных, изможденных, сожженных солнцем… прикрепленных к земле, в которой они роются и прячутся». Эти создания «издают звуки, похожие на речь», с иронией продолжает он, однако по ночам «скрываются в норы, где живут на черном хлебе, воде и корешках»[233].

Эти наблюдения Лабрюйера помогают нам отправить на покой еще одно глубокое заблуждение ХХ века: что всегда существовала некая «мужская работа» и «женская работа» и такое же разделение труда по полу, которое привычно нам сейчас. В реальности, хотя всегда существовали занятия, к которым мужчины не прикасались – как то же прядение, едва ли можно было сказать то же самое об их женах и дочерях. Как подчеркивает современный экономический аналитик:

До сельскохозяйственной и индустриальной революций едва ли существовали такие виды работ, которых не выполняли и женщины. Никакой труд не считался для них слишком тяжелым, никакая работа – слишком изнурительной. На полях и в шахтах, на фабриках и в лавках, на рынках и больших дорогах, в мастерских и в собственных домах женщины работали – помогали своим мужчинам, заменяли их в случае отсутствия или смерти, или же трудились с ними наравне, внося свою долю в семейный доход[234].

Что это означало на практике? Прежде всего – естественный, впитанный «с молоком матери» навык кооперации мужчин, женщин и детей, работающих вместе, в более «цивилизованных» обществах испорченный или безвозвратно утраченный. Один старинный путешественник оставил такой отчет о собирателях водорослей на мысе Финистерре – рассказ об общине, трудящейся самозабвенно, как один человек, ради выживания каждого из ее членов:

В бурю, в непроглядной тьме, когда море бушует и ревет… все обитатели этих мест, мужчины и женщины, девушки и малые дети, особенно заняты… голые и босые, на острых и скользких камнях, вооруженные шестами и длинными острогами, простираются они над бездной, высматривая, что за дары принесла им волна, и спеша нанизать их на свои орудия, пока море вновь их не унесло[235].