- Правда? – она обогнала меня на шаг и снова заглянула в лицо, проверяя по его выражению искренность моих причитаний. – Не сердись, - и спокойно рассказала, что ушла потому, что надоели подозрительные косые взгляды наших женщин, что не приходила потому, что постоянно дежурила по вечерам, набирая отгулы, чтобы съездить к матери, которая приболела, что последние дни была у неё и вернулась только вчера, что ушла от тёти, потому что та захотела сделать из неё домработницу, что…
- Машуля, - перебиваю её, - ты прости меня за допрос и невротическое брюзжание – день такой сегодня, сама понимаешь. Простишь? – Она только крепче прижалась ко мне. А не доходя до центра, вдруг потянула в переулок, и мы пошли, поднимаясь по пологому склону, пока не дошли до чистенькой мазанки с голубыми рамами и голубыми резными ставнями под добротной тесовой крышей.
- Здесь я живу теперь, - сообщила подруга и потянула за руку в калитку. На низеньком крылечке под козырьком приостановилась. – Хозяйку зовут Полиной Матвеевной, она – вдова, муж умер в этом году от силикоза, взрослые дети разъехались, осталась одна, вот и пустила меня. Пошли, - и уверенно толкнула дверь.
В кухне нас встретила пожилая крупная женщина со старческим лицом в мелких морщинах и молодыми, голубыми как весеннее небо, большими улыбчивыми глазами.
- Вот, - выставляет меня вперёд квартирантка, - знакомьтесь: Полина Матвеевна – мой очень хороший знакомый…
Ну, такого нейтрального определения я больше не потерплю и исправляю:
- То есть, жених, - и мы втроём немного смеёмся, причём, хозяйка – насторожённо, пристально всматриваясь в незваного гостя, Марья – смущённо, а жених – нахально.
– Зовут Василием, - продолжает невеста, - он – начальник отряда в геофизической партии, инженер, - характеристика очень внушительная, я даже смутился.
Хозяйка, не поделившись со мной впечатлениями от аттестации, по-свойски напала на постоялицу:
- Маша, - смотрит укоризненно, - почему не предупредила, что придёшь не одна? Я не ждала и ничего не приготовила.
- Ничего и не надо, - утешает проштрафившаяся, и я встреваю следом:
- Это мы виноваты, нам надо было прийти не с пустыми руками, - и вижу, что после таких моих слов рейтинг мой повысился. – Извините, - продолжаю, - сегодня у нас такой печальный день, но мы исправимся, - и поворачиваюсь, чтобы немедленно подтвердить слова делом.
- Вася, - окликает Маша, - возьми сумку.
И я тороплюсь в центральный магазин, уверенно помахивая семейной сумкой. Через час вернулся с переполненной торбой, из которой заманчиво выглядывали горлышки беленькой и красного. И у них на плите что-то настойчиво скворчало и булькало. Маша в фартуке, такая домашняя, симпатичная, раскрасневшаяся, приняла сумку и предлагает по-семейному:
- Тебе пока делать нечего, сходи, наколи дров побольше, если не трудно.
Мне - трудно? Да это моё любимое занятие в поле… если очень попросят. Целый час, наверное, вкалывал, с удовольствием ощущая возвращающуюся радость жизни.
Потом чин-чином, сидя за столом, накрытым белой скатертью, втроём помянули безвременно ушедшего в мир иной Радомира Викентьевича и неожиданно вылакали всю бутылку водки. Под отменную закуску как-то и не почувствовалось, да и истомлённая горем душа требовала нейтрализации скопившейся депрессии. Я, не торопясь, рассказал всё, что знал про жизнь профессора, женщины повсхлипывали и повздыхали, а я дал зарок всегда отмечать этот день как день памяти самого дорогого человека. Однако, чувствую, что глаза сами собой слипаются, и во всём теле пропало всякое сопротивление, да ещё зевота одолевает.
- Устал? – спрашивает Маша.
- Извините, - винюсь, - я эту ночь совсем не спал.
- И молчишь! – укоризненно пеняет невеста, встаёт, ловко расправляет свою постель у стены и предлагает: - Ложись, отдохни.
Уговаривать не надо, снял пиджак и ботинки, свалился как куль и тут же забылся.
Не проснулся, а очнулся, смотрю: за удвинутым к окну столом сидит ко мне боком ангел с длинными распущенными по плечам и спине волосами, вызолоченными заглядывающим в окно вечерним солнцем. Склонился над тетрадками, закусил нижнюю полную губу – так и хочется предупредить, чтобы не прокусил нежную розовую кожицу – и подводит итоги дневных добрых дел. В цветном халатике, руки до плеч голые, коленки – тоже, а ступни спрятал в меховые тапочки. И так мне хорошо, что не хочется ни шевелиться, ни, тем более, вставать, а хочется смотреть и любоваться. Неужели не сон?