Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

          Так, понял я. Здесь каким-то хирургическим способом всех осредняют под размеры спецовок. Пусть, я не прочь укоротиться в ногах и руках и развернуться в плечах, но у меня и голова далеко торчит…

          - Что, - робко спрашиваю, - в этом хоронят?

          - Кто сказал? – взметнулась оскорблённая гардеробщица.

          - Патологоанатомша.

          - Какая патологоанатомша?

          - Что со мной приходила.

          - Верка, что ли?

          - Какая Верка?

          - Не познакомился, что ль?

          - Слава богу, нет.

          - А ну тебя, баламут! – в сердцах обозвала добрая тётя. - Иди на первый этаж к дежурному врачу, она тебе всадит в задницу укол, чтобы мозги прочистились. Возьми костыли.

          Обрадованный перспективой, я поспешил по указанному адресу. Помогали и настоящие костыли, до того удобные, что захотелось пойти обратно, хотя бы до таёжного домика, подальше от унижающего укола.

          На первом этаже недалеко от входа и рядом с внутренним мини-холлом сидела за письменным столом с включенной настольной лампой под зелёным абажуром молодая врачиха, позвавшая меня, как только я с шумом вошёл.

          - Иди сюда.

          В этом мед-изоляторе к больным, чтобы помнили о своей неполноценности и не вздумали рыпаться, когда их лечат-калечат, все обращались на «ты». Как к солдатам. Приходилось терпеть, а то вдруг всадят укольчик не туда, куда надо, и не тот, что надо. Попробуй потом с того света пожаловаться. С ними не поспоришь, избави бог. Входящий сюда – забудь себя, не ты здесь, а твоя болячка, ей всё внимание, а ты приложение!

          Подкостылял.

          - Садись.

          - Ничего, постою, - вежливо отказался я. Не объяснять же симпатичной женщине, что сидеть не позволяет обугленная задница, и укол в неё крайне нежелателен. Нет, здесь лучше не болтать лишнего.

          Не настаивая, врачиха выложила бланк анкеты и приготовилась выворачивать новичка наизнанку.

          Господи! Если бы ты только знал, сколько я уже таких заполнил и на сколько дурацких вопросов ответил, подчас сам сомневаясь в достоверности ответов. Можно посчитать. Первой была, когда дали паспорт; второй, когда затащили в комсомол; третьей, когда зачислили всё-таки в институт; четвёртой, когда приобщили через военную кафедру к армии; пятой, когда включили в профсоюз; шестой, когда приняли на работу; седьмой, когда допустили к секретным документам; восьмая будет здесь. В садик я не ходил, а про пионерскую анкету не помню. Вывернутый наружу, я застолбился в комсомоле, в милиции, в наробразе, в ВЦСПС, в Минобороны, в Мингеологии, в КГБ, теперь в Минздраве. Наверное, ещё кому-нибудь понадоблюсь. Анкетами своими я горжусь: в них сплошь «нет», «не» и прочерки: не состою, не знаю, не имею, не был, не участвовал, не судим, – тьфу, тьфу, тьфу! – а утвердительно ответить смог, не сомневаясь, только трижды: родился, учился, живу. КГБэшник недовольно оглядел меня и с угрозой сообщил, что с такой анкетой я буду самым подозрительным элементом в районе.

          Когда все «не» и «нет» были перечислены, и начата моя медистория, врачиха позвала:

          - Ксюша!

          Из дальней двери появилась невысокая толстушка в помятом и не очень свежем халате и в косынке вместо колпака. Сразу стало понятно, кто здесь работает, а кого помечают колпаками.

          - Куда мы его?

          Хотелось бы на кровать.

          - В шестую можно, - вяло предложила усталая медсестра.

          - А кто там у нас?

          - Двое с переломами, один с головой.

          От сердца отлегло: хотя бы один с головой.

          - Отведи. Покажешь и в перевязочную.

          - Нельзя ли, - промямлил я искательно, проявив вредную здесь инициативу, - где-нибудь отмыться. Целый день в пути – уши запылились.

          Не поддавшись на тонкий гигиенический юмор, врачиха разрешила:

          - Покажи, Ксюша.- И сердито мне: - Не задерживайся: ты не один у меня.

          Ясно: здесь всё надо делать в темпе, впопыхах, чтобы не задерживать лечебного конвейера, а то вытолкнут с ленты или не успеют обработать и улетишь прямо в морг.

          В чеховской палате с четырьмя железными койками, четырьмя тумбочками, столом и четырьмя стульями в окружении голых побелённых стен нас встретили угрожающе выставленная толстая рука в гипсе, поднятая пушечным стволом загипсованная нога и головной гипсовый скафандр. И я тут же представил, что и у меня будет гипсовая нога, гипсовая рука и, конечно, гипсовая голова. Иначе, зачем бы меня ввергли в эту устрашающую компанию гипсовиков.

          - Здравствуйте, - испуганно поздоровался я, не отходя от порога.

          - Привет, - буркнула рука.

          - Напарник, - определила нога.

          А скафандр только поднял руку.

          - Вот твоя койка, - представила Ксюша самую дорогую для меня сейчас подругу. – Бери полотенце, пойдём.

          В тесной умывалке, выкрашенной в мрачный тёмно-зелёный цвет для того, чтобы долго не задерживались, понравились раковины – три на уровне пояса и две на уровне колен, удобно мыть и голову, и ноги, и всё, что промежду ними.

          - Недолго, - повторила Ксюша требование врачихи и ушла.