— Мне сказали, что вы хорошо его знали.
— Да, знал. Самая большая из его плантаций на Ямайке расположена между землями, которые я унаследовал от двоюродного деда, и принадлежащими семье моей матери.
— Вы долго там прожили? На Ямайке, я имею в виду.
Сэр Гален потянулся за чаем и сделал небольшой глоток.
— Да, довольно долго. После смерти деда меня отправили на остров под патронаж моего дяди. Признаться, я начинаю скучать по тем местам, если отсутствую длительное время. — Какая-то из мыслей Себастьяна, должно быть, проявилась на лице, поскольку сэр Гален добавил: — Кажется, вы выступаете за полную ликвидацию рабства?
— Именно так.
Посмотрев на изящную фарфоровую чашку, которую держал, сэр Гален вернул ее на столик.
— Это ужасное общественное установление. Что бы там ни говорилось в Библии, лично я не могу уверовать, будто наше предназначение — владеть ближними своими, словно скотом или лошадьми.
— И все же владеете.
— Владею. Несколькими сотнями. Я унаследовал их точно так же, как Найтли-Холл в Хартфордшире или деньги, которые мой дед инвестировал в государственные облигации. Положим, я мог бы продать своих рабов, но данный шаг, хоть и успокоил бы мою совесть, ничем бы не улучшил их положения, не так ли? По крайней мере, пока они находятся под моей опекой, я слежу, чтобы с ними хорошо обращались.
— Рабов можно просто освободить.
— К сожалению, совсем не так просто. Закон требует, чтобы при этом я внес обеспечение, гарантирующие всем отпущенникам содержание до конца жизни. Всем пятистам. Для меня это верное банкротство. Будь я лучшим человеком, наверное, поступил бы по совести без оглядки на обстоятельства. Но… — сэр Гален пожал плечами.
Себастьян вглядывался в загорелое лицо грубой лепки. Недавно он слышал о некой женщине, которая, унаследовав плантацию в Вест-Индии, загрузила всех рабов на корабль и перевезла в Филадельфию, где смогла их освободить, не неся дополнительных обязательств. Но смысла продолжать дискуссию не было.
— Престон придерживался той же позиции, что и вы?
— Стэнли? Боже правый, конечно нет. Он искренне верил, что рабство установлено Богом, чтобы высшая европейская раса улавливала и наставляла на путь истинный темные души африканцев. И видел в аболиционизме лишь дьяволово наущение супротив Божьего промысла.
— Часто ли Престон наведывался на Ямайку?
— Довольно регулярно. Но он с удовольствием принял роль отсутствующего хозяина, когда его сын, Джеймс, взял на себя управление плантациями.
— Что вы можете рассказать об отношениях Престона с губернатором Олифантом?
— Олифант? — Найтли скривил губы, словно произнесенное имя имело отвратительный вкус. — Он был чрезвычайно непопулярен среди плантаторов, знаете ли. Губернаторы нередко позволяют себе… Но Олифант, скажем так, очень далеко вышел за рамки допустимого.
— А если подробнее?
— На самом деле мне не хотелось бы вдаваться в подробности. Все мои сведения сводятся лишь к слухам и домыслам, а я слишком уважаю английские законы о клевете, чтобы их нарушать.
— Неожиданное возвращение Олифанта в Лондон случилось благодаря Престону?
— Он никогда этим не хвастался. Но… — быстро оглядевшись, сэр Гален многозначительно нахмурился, — ведь теперешний министр внутренних дел приходится ему кузеном, не так ли?
— По словам мисс Престон, ее отец боялся Олифанта.
— Я наслышан, что ему лучше не становиться поперек дороги. К сожалению, Стэнли Престон был не из тех, кого подобное реноме могло бы удержать от конфронтации. — Найтли покачал головой. — Он был выдающимся человеком, хорошо образованным и сведущим по широкому кругу вопросов. Но порой здравомыслие ему отказывало.
Себастьян помедлил, чтобы глотнуть вина, принесенного официантом, прежде чем сказал:
— Насколько понимаю, кроме всего прочего, Престон расстраивался из-за своей дочери.
Скулы баронета слегка порозовели.
— Вы, собственно, о чем?
— Его беспокоило возвращение в Лондон некоего гусарского капитана, не так ли?
— Вы имеете в виду Уайета?
— Да.
Сэр Гален перевел взгляд на большое батальное полотно в позолоченной раме, украшавшее дальнюю стену.
— Боюсь, свойственное Энн… мисс Престон великодушие в сочетании с пылким и доверчивым сердцем подчас искажает ее суждение о встреченных людях, особенно когда дружеские манеры и ловкое ухаживание создают видимость привязанности.
— По-вашему, привязанность к ней Уайета — просто видимость?
— Боюсь, что так. Но вы же наверняка осведомлены, что в этом вопросе я не являюсь беспристрастной стороной. Когда она была младше, разница в возрасте казалась мне непреодолимой. Лишь недавно я начал надеяться, что, возможно, у меня появился некоторый шанс, а потом…
Найтли смолк и неловко переменил позу — до боли смущенный, сдержанный мужчина, который влюбился в молоденькую девушку, отдавшую сердце другому.
— Как думаете, Престон запретил бы брак между своей дочерью и капитаном Уайетом?