Кто кого предал

— Каким образом вы стали телеведущим?

— В Москве было принято решение отправить в ЦК всех республик, в том числе и Литвы, национальные кадры, которые работали в различных центральных союзных ведомствах. Чаще всего в силовых: в КГБ, в Министерстве обороны — то есть людей проверенных. В Литву был откомандирован начальник политотдела Байконура генерал Науджюнас, он начал набирать людей, чтобы помочь местным коммунистам национальными кадрами. Порекомендовали ему и меня. Мои тогдашние колебания на тему — идти по течению или против — уже почти закончились. Я определился, что с Ландсбергисом мне не по пути. Меня назначили сначала консультантом, а потом и заведующим организационным отделом в ЦК Компартии Литвы. И когда у Ландсбергиса отобрали телевидение, встал вопрос — кто первый выйдет в эфир?

Литовец по происхождению, американский капитан «зеленых беретов» Андрюс Эйва приложил немало усилий для того, чтобы организовать в Литве события 1991 года и направить ее по нужному США пути. Фото из архива Э. Касперавичюса.

Никаких замашек «телезвезды» у меня не было. Сообщил мне об этом заведующий идеологическим отделом ЦК Юозас Ермалавичюс. Зашел и сказал: «Считаем, что ты должен стать ведущим программы».

Январские дни 1991 года мне вспоминаются, как какое-то сумасшествие. И люди все были нереальными. Я даже задумывался о том, не было ли применено психотропное оружие, — но потом отбросил эту мысль. Идешь как будто пьяный, хоть ничего и не пил. Около полуночи стал слышен гул машин, я вышел на улицу и встретил знакомого сотрудника штаба гражданской обороны. Он мне и сообщил, что уже есть жертвы. Я, полковник Советской армии, не поверил, что люди погибли от пуль солдат, потому что знал, как воспитывали советских людей. Я знал, что этого просто не могло быть! И мне почему-то кажется, что об этом прекрасно знал и Буткявичюс, поэтому и говорил толпе: не волнуйтесь, в вас стрелять не будут… И не только я — никто вокруг меня не верил, что танкисты могли давить мирных людей, как об этом рассказывали. А сейчас я не только не верю — я в этом убежден.

Когда уже после взятия телецентра под контроль военных мы зашли на телестудию, то увидели, что работать невозможно, все выдрано с корнем. Это все свалили на «Альфу» и на десантников, хотя на самом деле раскурочили там все уходящие литовские телевизионщики — есть у меня их признание о том, как они выдрали оборудование с потрохами, чтобы не отдавать «врагу». Четыре дня понадобилось на то, чтобы все восстановить.

— Как к вашему телеопыту отнеслась семья?

— Как раз в день моего первого эфира хоронили погибших. Я отвел в сторонку брата — он был мой оппонент и, как и вся родня, считал, что я просто чокнутый, — и сказал, что сегодня выйду в эфир. Он меня чуть не побил… Я волновался, очень сильно волновался. Но никакого колебания насчет того, прочесть текст или не прочесть, у меня не было. Потому что я был убежден на сто процентов, что это справедливо.

— Вас узнавали на улицах?

— Да, каждая собака. Отношение было очень разным. Кричать в спину «Юдас» (по-литовски — Иуда. — Г. С.) стали чуть ли не на второй день. И назвали это телевидение «каспервидением». Это игра слов, которую могут понять только литовцы. Моя фамилия Касперавичюс, а по-литовски «кас» означает «что», а «пер» — «за». И получилось издевательски: «Что за видение?» Но те люди, которые были против выхода Литвы из СССР, меня воспринимали героем. Большинство, впрочем, ко всему относилось нейтрально. Я много ездил по Литве, встречался с родственниками, никто никаких вопросов не задавал.

Последнее письмо

— Вы покинули Литву, потому что предполагали, что вас будут преследовать?

— Я уехал в ночь, когда в Москве совершился путч, не зная еще, что происходит. Дело в том, что меня отправили на 10 месяцев на учебу в Пекин. Так что уезжал я сам, ни от кого не скрываясь.

— Вы чувствовали, что никогда больше домой не вернетесь?

— Я потом не раз вспоминал, как в последний раз отвозил в деревню маму. Время было к вечеру, в дом заходить не стал, обнял ее, сел в машину и махнул в Вильнюс. А рано утром поехал в Москву. А на сердце скребло — как будто я ее больше не увижу. Так и вышло: дом сгорел, мама умерла — все без меня.

Попрощаться с родной матерью Эдмундасу Касперавичюсу так и не дали — будучи литовцем, он ни разу больше не смог приехать на родину. Фото из архива Э. Касперавичюса.