Кто нагнал цунами?

Для партийно-советских и иных исполнительных органов на местах, не говоря уже о простом населении, директива от 21 августа 1937 года была как снег на голову летним днём. И неожиданность столь жёсткой меры, и менявшиеся на ходу планы, и ужасная спешка с погрузкой и отправкой эшелонов (даже вопрос, куда направить очередной состав, нередко решался, когда поезд был уже в пути), и целый ряд постановлений Совнаркома и правительственных учреждений по этому вопросу, очень похожих на лихорадочное латание организационных дыр, и неготовность к приёму спецпереселенцев в местах назначения свидетельствуют не в пользу версии о давно задуманном и тщательно спланированном беззаконии. Наоборот, всё говорит о том, что акция проводилась спонтанно.

Судите сами. Постановление Совнаркома СССР № 1527-349сс «О порядке расчётов с переселяемыми в Казахскую и Узбекскую ССР корейцами» было принято лишь 5 сентября 1937 года, то есть спустя аж две недели после объединённого постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края». Через три дня, 8 сентября, издаётся новое постановление СНК за № 1539-345сс, которым исправляют явное упущение и в дополнение к № 1527-349сс устанавливают порядок расчёта с «забытыми» категориями корейцев – рабочими и служащими учреждений и предприятий. Ещё через три дня, 11 сентября, Совнарком принимает очередное постановление за № 1571-356сс – «О смете расходов по переселению корейцев из ДВК», через две с лишним недели, 28 сентября, за № 1647-377сс – «О выселении корейцев с территории Дальневосточного края», 1 октября за № 1698-378сс – «О позаимствовании из мобзапаса воинских кухонь для формирования корейских эшелонов», 7 октября того же года за № 1772-388 – «О смете расходов по переселению второй очереди корейцев из Дальневосточного края». За 32 дня девять правительственных постановлений по одному и тому же поводу! Почему же заранее всё не продумали, если давно планировали депортацию, ведь можно было обойтись одним–двумя директивными актами? А вот другая информация к размышлению о том же – строка из донесения начальника войск КПВО НКВД ДВК Соколова начальнику УНКВД по ДВК Люшкову: «Подготовительная и массовая разъяснительная работа по предстоящему выселению корейского населения развернулась в районах первой очереди с 1 сентября 1937 года», то есть аж через десять дней. Опять вопрос: почему с таким опозданием?

Аргумент некорректный и абсурдный

Но больше всего вызывает недоумение главный аргумент выселения – «В целях пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край». Он означал, что на всех тамошних жителей с характерным разрезом глаз, включая новорожденных, чохом навешивался ярлык пособников разведслужбы заморской страны, населённой людьми с похожим разрезом глаз.

Да, действительно, в царской России компактное проживание корейцев вблизи границы вызывало опасение у некоторых госмужей. Тот же Н. Пржевальский сетовал: «Поселение перешедших к нам корейцев в такой близи от границы есть немалая ошибка… Как ни тяжка была жизнь на родине, но всё-таки с нею связаны для них воспоминания, самые дорогие для каждого человека. Слишком крут был переход к настоящему от прошедшего для того, чтобы они смогли его сразу позабыть и из корейцев сделаться русскими… Близость границы даёт им возможность знать и интересоваться тем, что делается на родине, даже самый вид родных гор, сияющих вдали за берегами Туманги, всё это сильно напоминает им о былом и устраняет возможность всякого активного влияния с нашей стороны». Особенно непримирим был тут приморский военный губернатор П. Унтербергер: «Корейцы, проживающие на нашей территории более 30 лет, выяснили нам непригодность их как колонизационного элемента в тех частях Приморской области, где, как, например, в Южно-Уссурийском крае, нам важно иметь коренное русское население для оплота и противовеса мирному нашествию к нам жёлтой расы и как опору нашего военного и морского могущества на берегах Тихого океана».

Если царская администрация до конца ХIХ века относилась к беженцам из Кореи терпимо, а порой даже благожелательно, то в последующем противодействовала их притоку и оседлости, а тех, кто уже обосновался в России, пыталась заставить уехать назад. Но тщетно. Так, пограничный комиссар князь Трубецкой по поручению своего начальства и в присутствии выборного представителя переселенцев провёл переговоры с корейской пограничной властью о принятии ею репатриантов и оказании им помощи. Заручившись согласием своих «коллег», Трубецкой отправился в деревню Тизинхе и, сообщив о результатах «саммита», потребовал от тамошних жителей непременно вернуться в свою страну. Корейцы, недолго посовещавшись, решительно объявили, что они готовы терпеть какие угодно лишения в России, но назад не поедут, потому что их ожидает там неминуемая смерть.