Ну, вот. Так хорошо, так правильно. Незачем Вере Павловне тащить в ее преклонные годы груз лишнего знания.
Три дня. Нужно продержаться всего три дня. Она болеет, и Володя Карнаухов болеет, в этом нет ничего удивительного, вирус распространяется быстро. Спустя три дня все будет кончено. Она напишет записку на его компьютере, распечатает в школе. Спрячет кое-какие вещи. «Прости, дорогой Герман, жизнь в Беловодье для меня невыносима, я скрывал от тебя свое состояние, пока хватало сил, но больше не могу. Другой мир ждет меня. Спасибо тебе за твою доброту, и прости за все плохое, что я причинил тебе. Твой Володя».
Обработать, поправить стилистику…
Отличное письмо! Ни слова неправды.
На следующее утро тело ныло так, словно его всю ночь отмывали на ребристой стиральной доске. Она потянула мышцы спины, и каждое движение вызывало боль. На правом запястье вспухли красно-розовые волдыри.
Перед зеркалом Кира рассмотрела кровоподтеки на животе. Пугала не сама боль, а то, что тело могло ее подвести. Оно должно послужить ей меньше чем через трое суток, но пока лишь вздрагивает и корчится.
Ребра, похоже, не были сломаны. Разрыв селезенки Кира самостоятельно диагностировать не смогла и решила положиться на судьбу. Она продумала легенду на случай, если все же окажется в больнице: неизвестный мужчина напал на нее во время прогулки, был пьян, убежал… Плохо, что весь город начнет искать мерзавца, избившего учительницу.
Предстоящее объяснение с Шишигиной тревожило ее куда сильнее, но здесь Кире неожиданно повезло. Вранье о вирусе сбылось в искаженном виде: Вера Павловна расхворалась. «Очень кстати, – думала Кира, – ее-то табличкой «Закрыто» не обмануть».
По лицу, к счастью, Володя ее не бил. Кира дотащилась до аптеки, затем, морщась, долго втирала в кожу прозрачную мазь от синяков. Потом спала, изредка просыпаясь от боли, когда неудачно поворачивалась. Ничего ей не снилось. Тело врачевало себя само, не допуская лишних потрясений.
Проснувшись ближе к вечеру, она поняла, что чудовищно голодна. Во рту ее со вчерашнего дня не было ни крошки, если не считать замороженного пельменя. Отварной картошки просил организм, слегка размятой, политой растопленным сливочным маслом, и Кира обрадовалась: тяга к простым углеводам всегда означала у нее начало выздоровления.
Ужиная, она размышляла над тем, что не давало ей покоя.
Где Карнаухов захоронил тела? Сад исключен: даже мешочек с сокровищами Володя тщательно спрятал от Германа, а утаить раскопки на своей земле невозможно.
Плохо, что никто никогда не обращал внимания на его перемещения по городу. Спешит навстречу Володя Карнаухов – значит, послал его Герман по важному делу. Кто станет проверять, давал ли фотограф поручения своему помощнику.
Стащил трупы в реку? Хотя бы один из них выбросило бы ниже по течению. Кроме того, Карнаухов реки панически боялся, об этом Кира догадалась давным-давно. Когда при нем заходил разговор о ее увлечении рыбалкой или о том, что раньше находились смельчаки, переплывавшие на другой берег, по лицу его пробегала едва заметная судорога.
«Водобоязнь у него, как у бешеной собаки».
Получается, закопал или сбросил… Овраг? Карстовые воронки? Вполне вероятно, но для этого ему пришлось бы везти тело в лес, а машину Карнаухов не водит, то есть не водил. Герман изредка колесил на своей старенькой «Ладе» по окрестностям, каждый раз возвращаясь с тысячей отщелканных кадров. Как-то раз он пожаловался Кире, что из каждой сотни действительно хорошими получаются не больше пяти-шести. Нет, поправился он, хорошие-то они все, но вот выдающиеся…
Кира ответила, что с детьми, в целом, дело обстоит точно так же.
Детальной карты – вот чего ей не хватает. Заброшенные стройки, рвы, канализационные люки. Воркуша может знать, недаром он много лет шатается по всей округе, но привлекать посторонних Кира не хотела.
Ей пришло в голову, что Карнаухов мог поступить в точности как она. Если ему повезло наткнуться на заброшенный дом, он сбросил трупы в погреб. С одной стороны, рискованно: недвижимость продается и покупается; явится новый владелец и о его ужасном захоронении станет известно. Но есть и выморочное имущество. Ветшает себе потихоньку старушечья изба на окраине, формально принадлежащая городу… И не связывается никто с этой избой, никому она не нужна.
Кира пометила в блокноте: список домов, оставшихся без владельцев.
Все, сказала она себе. Теперь самое трудное: ждать. Еще двое суток. Двое суток – и старик вернет ее лодку.
Все складывается к лучшему: у нее есть время досконально продумать свой план, исключить случайности вроде не вовремя возникшего рыбака или влюбленной парочки.
Она избавится от тела убийцы, и все пойдет как прежде.
Воркуша оказался пунктуален. Лодка причалила к берегу в пять вечера. Кира, стоявшая на обрыве, как Ассоль в ожидании Грея, едва удержалась, чтобы не кинуться на шею старому пьянчуге.
– Вы точны, – сказала она, спустившись к воде. – А где ваш улов?