Кто прав? (роман, повести, рассказы)

Выпив по два стакана и утерев усы рукавами, курды слегка привстали и, приложив ладони к сердцу, отвесили хозяйке по низкому поклону. Вере Александровне показалось, будто они собирались уходить, она страшно обрадовалась и сама торопливо поднялась с дивана, но, к величайшему ее разочарованию, старшины вновь расселись по стульям, и Худада уже собирался снова начать свой бесконечный рассказ, но тут произошел неожиданный инцидент, разом положивший конец этому нелепому визиту. Не успел Худада разинуть рот, как сидевший по левой руке его жрец Бабай почувствовал у себя на ребрах знакомый зуд. Не долго думая, он хладнокровнейшим образом распахнул на волосатой темно-бронзовой груди рубаху и, далеко запустив за пазуху всю Пятерню, начал с наслаждением скрестись ею по ребрам. После этого, вторым приемом, он осторожно и бережно вытащил что-то крепко зажатое между пальцами, внимательно освидетельствовал свою добычу и затем с невозмутимым видом приступил к совершению законного правосудия над дерзкими нарушителями покоя его священной особы.

Вера Александровна вскрикнула и, зажав рот платком, пулей вылетела из комнаты. Курды, удивленные такой стремительностью и далекие от понимания ее истинной причины, с недоумением посмотрели ей вслед. Прождав напрасно минут пять возвращения хозяйки дома, они догадались наконец, что аудиенция кончена, встали, вежливо поклонились дверям, за которыми исчезла Вера Александровна, и затем неторопливо, один за другим, вышли из комнаты.

По их уходу, Зинченко, несмотря на сильный мороз, распахнул в квартире все форточки, и, пока они были открыты, Вера Александровна с Митей сидели на кухне, будучи не в силах прийти в себя от визита амбудагской аристократии.

По мере того как шло время, оно не приносило Вере Александровне успокоения, напротив, тоска ее росла все больше и больше.

Единственным утешением были письма, получаемые ею от родных и знакомых. Почта приходила в Инджирь два раза в неделю, по понедельникам и средам, и в тот же день письма и газеты, адресованные офицерам, отправлялись по границе от поста до поста. На Амбу-Даг по расписанию корреспонденция должна была приходить в 4 часа дня во вторник .и четверг, но она всегда опаздывала.

В эти дни Вера Александровна с утра находилась в ажитации и по нескольку раз выбегала за ворота и подолгу стояла, всматриваясь вдаль, не видать ли едущих с почтовыми сумками объездчиков. В первое время по приезде в Амбу-Даг она с каждой почтой получала по нескольку писем от своих «однополчанок», жен офицеров того полка, где служил Тубичев,— со многими из которых она была очень дружна.

Вера Александровна с упоением по нескольку раз прочитывала эти письма, каждая мелочь несказанно интересовала ее. Она жила жизнью своих подруг, радовалась их радостям, печалилась по поводу их горестей, негодовала, узнавая о чьем-нибудь дурном поступке, от души хохотала над сообщаемыми курьезами и анекдотами из их жизни, словом, всецело жила интересами родного полка. Петр Петрович относился гораздо индифферентнее, в нем уже пробуждался патриотизм новой своей части, а полк делался ему все более и более чуждым.

Однако подруги недолго баловали Веру Александровну известиями о себе. Письма получались все реже и реже и становились все короче и бессодержательнее. Напрасно Вера Александровна, с отчаянием утопающего, писала длинные, горячие письма своим друзьям, умоляя не забывать ее и писать почаще, письма ее оставались в большинстве случаев без отклика. Время беспощадно стирало ее образ в памяти людей, бывших еще так недавно ей столь близкими. Вера Александровна глубоко страдала от этого и долго не могла примириться с таким обстоятельством, но в конце концов принуждена была смириться и сразу и круто прекратила всякую переписку. Ее знакомые точно обрадовались этому и с трогательным единодушием предали ее забвению.

Так поступают провожающие на кладбище своего ближнего. Пока мертвец на поверхности земли, с ним церемонятся, делают серьезно-печальные мины, вздыхают, удерживаются от посторонних разговоров, но вот гроб уже спущен в яму, под усилием нескольких проворных лопат намогильный холм быстро растет, а вместе с этим у всех отлегает от сердца; лица проясняются, появляются улыбки, слышатся шутки, смех, и провожатели торопливо расходятся, спеша предоставить покойника его уединению.

Не знаю, насколько неприятно быть забытым после смерти, об этом надо спросить покойников, но подвергнуться этому еще заживо — нестерпимо грустно; хуже этого едва ли что может быть на свете.

После писем оставались еще газеты, до которых Вера Александровна, живя в городе, была большая охотница, живо интересуясь мировыми вопросами, за что слыла среди знакомых за «умную барыньку», но теперь, получая газеты на 15-й день по выходе, Вера Александровна очень скоро потеряла к ним вкус, да и смешно было интересоваться избирательной борьбой в палате депутатов города Парижа, сидя на Амбу-Даге, на линии вечных снегов, вдали даже от такого города, как Инджирь.

Вера Александровна и газеты перестала читать.