Кто прав? (роман, повести, рассказы)

Садясь за стол, она уже не возмущается, не досадует, как прежде, видя, с какой жадностью он первым долгом набрасывается на водку, напротив, теперь она и сама не прочь поддержать ему компанию — и охотно выпивает две, три рюмки, не морщась и не содрогаясь.

Между собой Тубичевы почти не разговаривают, да и о чем говорить? Какие новости могут сообщить они один другому? Прежнее все переговорено, а нового нет и быть не может. Его городские кутежи и попойки ее не интересуют, все же постовые происшествия ей до мелочи известны, в той же степени, как и ему, и до омерзения надоели.

Конь Богатырь расковался и засек себе ногу, вахмистр напился пьян и подрался с женой, объездчик Ничипор упал с лошади в разъезде и сломал ножны шашки и т. д., и т. д., все в таком роде, с ничтожными, уныло повторяющимися вариациями.

Вечерами Вера Александровна зовет к себе иногда Аграфену Ивановну, жену вахмистра, играть в дурачки.

Тускло горит худо заправленная лампа с надколотым колпаком, скупо освещая царящий вокруг беспорядок: пыль и сор по углам, разбросанную по стульям одежду и пустые бутылки на подоконниках.

На одном конце стола, с которого еще не убраны остатки обеда, сидит Тубичев и лениво тянет стакан за стаканом кисловато-терпкое местное винцо. Он в неизменном своем, когда-то щегольском, теперь затасканном полушубке и стоптанных бурочных сапогах, с опухшим, бледным лицом и мутным взглядом.

На другом конце, ближе к лампе, сидит расплывшаяся, как квашня, Аграфена Ивановна в темном ситцевом платье и косынке на голове. Лицо ее хмуро и сосредоточенно. Она уже четыре раза подряд осталась дурой, и это ее огорчает. Пять лет тому назад муж, оставшись на сверхсрочной службе, выписал ее, тогда еще 25-летнюю бабенку, «с родины» вместе с семилетней дочуркой Танюшей. От природы веселая, разбитная, любившая погулять с товарками, сбегать к соседке «на минутку перекинуться словечком», Аграфена сначала страшно затосковала в проклятой «басурманщине», целыми днями ревела ревмя и грозилась сбежать, но беспощадное время взяло свое. Мало-помалу Аграфена разучилась петь и смеяться, перестала думать о веселье, забыла даже, как люди добрые в церковь божью ходят. Только браниться она стала звончее и с большей злобой и с какой-то угрюмой жестокостью постоянно колотила свою Танюшку, вымещая на ней досаду на «незадачливую жизнь».

С мужем у нее дня не проходило без ссоры, а подчас бывали и драки. Двое детей, которые родились у них на Амбу-Даге, умерли в первые же месяцы по рождении, а больше уже и не было.

— Должно, зажирела ты дюже,—говорил вахмистр, с досадой глядя на Аграфену,— с того и детей у нас нет!

— А на кой их ляд? — равнодушно отмахивалась Аграфена.— Все равно в этой мурье пропали бы, нешто детям тут вод?

— Оно, конечно, што,— глубокомысленно замечал вахмистр и тут же умолкал, не докончив своей мысли.

Против Аграфены Ивановны, апатично и тупо следя за лежащими на столе засаленными картами и машинально угадывая их по примелькавшимся пятнам крапа и оборванным углам, на кресле помещается Вера Александровна. Она сильно постарела. Великолепные волосы ее, в которых уже сверкает немало серебряных нитей, небрежно скручены на затылке и едва держатся, пришпиленные кое-как обломком черепаховой гребенки. Некогда изящное лицо покраснело, обрюзгло и покрылось целою сетью морщинок, красивые, выразительные глаза потухли и смотрят апатично из-под густых и темных бровей. Одета она в засаленный шерстяной капот, с оборванными пуговками и прорехой на одном из рукавов; она ожесточенно курит папиросу за папиросой, изредка прихлебывая вино из захватанного стакана. Тарелка с орехами помещается тут же на столе...

Беседа не вяжется и ограничивается отрывистыми фразами, которыми перебрасываются между собой Вера Александровна и Аграфена по поводу идущей между ними игры.

Маятник на стенных часах вяло и монотонно тикает, как бы недоумевая, неужели требуется отмечать время в этой однообразной, мертвенно-сонливой жизни.

Сила любви (Из былин войны) Повесть

I