Кто прав? (роман, повести, рассказы)

— Запить, что ли? — с злобной иронией думала она иногда. — Вот муж пьет и уверяет, будто ему от этого легче, право, если бы у меня Мити не было, я или бы отравилась, или бы запила. Все равно один конец, не хуже и не лучше будет.

Неприглядная, осенняя ночь. Беспросветный мрак, какой бывает только в горах, когда, сидя верхом на лошади, не видишь ее ушей, заполнил собой всю окрестность, закутав ее черным, густым саваном. Холодный ветер, с пронзительным воем, вырываясь из ущелий, гуляет по вершинам, оживляя мрак ночи целой симфонией голосов, то грустножалобных, то грозно-могучих; все горы полны этими воплями и стонами. Нет того уголка, той щели, где бы не раздавались дикие рулады разбушевавшегося ветра. Он, как обезумевший дух, неистово носится над глубокими пропастями, с размаха ударяется о каменную грудь утесов, рвет и мечет, не находя себе успокоения. Все живое ушло, спряталось, приникло,— люди в своих жалких землянках, звери в норах и пещерах.

На кордоне Амбу-Даг — мертвая тишина и беспробудный сон. Не высланные в секреты солдаты крепко спят в казармах на деревянных нарах, вповалку, тесно прижавшись друг к другу и закутавшись с головой шинелями и полушубками. В конюшне дремлют усталые лошади. Только часовой с заряженным ружьем в руках, как черное привидение, мотается взад и вперед по площадке перед запертыми воротами кордона. Вдоль стен притулились чуткие постовые собаки и внимательно прислушиваются к вою ветра, готовые каждую минуту вскочить на ноги и поднять оглушительный лай.

На офицерской половине тоже тишина и мрак, лишь в спальне горит лампа под зеленым абажуром. Вера Александровна, в белом капоте, с распущенными по плечам волосами, с мертвенно бледным, осунувшимся от бессонных ночей лицом, сидит в кресле подле кровати Мити и с тоской и страхом прислушивается к унылым завываниям ветра. Митя серьезно болен. Еще в пятницу утром он был совершенно здоров и весело бегал за кордоном с Танюшей, дочерью вахмистра, его ровесницей, но к вечеру ему стало что-то не по себе. Он притих, раньше обыкновения стал проситься лечь спать. Вера Александровна, однако, не придала этому особого значения. Просто мальчик набегался, устал, может быть, немного прозяб.

Выспится, согреется ночью и к утру все как рукой снимет. Но, против ожидания, на другое утро Митя не только не поправился, но ему стало значительно хуже. Открылся легкий жар, усилившийся к вечеру и перешедший в бред. Вера Александровна не на шутку перепугалась, и, по ее настоянию, Петр Петрович отправил двух объездчиков в город Инджирь с запиской к доктору, прося его приехать завтра пораньше. Это было в субботу вечером; объездчики должны были в воскресенье на рассвете быть в Инджире, таким образом доктор мог уже быть к обеду на Амбу-Даге, если только он поторопится. Но наступил обед, подошел вечер, ни доктора, ни объездчиков не было, а между тем Мите становилось все хуже и хуже.

До приезда доктора Вера Александровна попыталась было сама начать лечить Митю; у нее была прекрасная, по крайней мере по отзывам газет, книга «Домашний лечебник», и она с лихорадочной поспешностью принялась перелистывать ее, отыскивая описание болезни, подходившее к данному случаю, но с первых же строк она с ужасом убедилась в полной несостоятельности универсального лечебника. Почти все болезни имели те же симптомы, какие были у ее Мити. Жар, бред, колотье во всем теле, расстройство пищеварения, потеря аппетита, повышенная температура, учащенный пульс и т. д., и т. д. Притом из всех лекарств, предлагаемых лечебником, у нее под руками не было ни одного. Правда, на посту находилась отрядная аптечка, но это скорее была ирония, а не аптечка. Медикаменты, составлявшие ее, относились к разряду самых невинных, как, например, мятные капли, сода, валерианка и т. п. пустяковина, употребляемая в тех случаях, когда с одинаковым успехом можно не употреблять ничего.

Отчаявшись в домашнем лечебнике и видя, что ни доктор не едет, ни объездчики не возвращаются, Вера Александровна потребовала от Петра Петровича, чтобы он, несмотря на ночь, ехал сам в Инджирь и во что бы то ни стало привез доктора. «Ребенок уже два дня лежит без всякой медицинской помощи, так дальше оставлять его нельзя — он может умереть».

Хотя Петр Петрович и был далек от мысли придавать серьезное значение болезни Мити, но тем не менее он тотчас же Изъявил согласие. При всей своей безалаберности и склонности к кутежам, он в душе очень любил жену, ему было жалко видеть, как она страшно мучится и беспокоится, не спит по ночам, не ест и ни на минуту не отходит от постели сына.

К тому же и Митя ему был очень дорог, он любил его настолько, насколько была к тому способна его малосерьезная натура.