Кто репрессировал в 30-х: Братья Берманы? Сталин? Или...

С момента убийства Кирова, с 1 декабря 1934 года до июля 1937 года репрессии, кроме повальной чистки Ленинграда в 1935 году — «ленинградского потока», были сугубо внутрипартийным делом, внутрипартийными разборками за власть, причем — на самой партийной верхушке, в которых пострадали высокопоставленные коммунисты-троцкисты, и не исключено — какая-то небольшая часть невиновных партийцев, попавших под общую гребенку чисток или по умышленному оговору; но в связи с заговором не репрессировали народ — рабочих, крестьян, простых служащих, рядовых партийцев-коммунистов. Теперь же, с июля 1937 года репрессии из Москвы и Ленинграда, из партийной верхушки и партийного поля расширились и по вертикали — вниз на более широкий, массовый уровень — во все социальные слои, и по горизонтали — по территории всего СССР, репрессии приобрели тотальный характер. Чем больше расширялись репрессии — тем слабее становился над ними контроль Центра, тем больше становилось вольностей и «судебных ошибок».

В постановлении обращает внимание грозная фраза: «применение высшей меры наказания ко всем активистам». Бесспорно, что никакой «повстанческой организации сосланных кулаков» в этот период в СССР не было, — ни партизанских отрядов, ни террористических, ни даже слабых признаков «антоновщины», нквдисты ничего подобного не зафиксировали, «повстанческую организацию выдумали», выдумали, чтобы как-то обосновать убийство активистов — возможных кандидатов на предстоящих свободных выборах по новой Конституции. То есть, — ликвидируют, убивают людей не за содеянное преступление, а просто потому, что они «активисты» — то есть активные, авторитетные люди. «Повстанческая контрреволюционная организация угрожает политической стабильности в крае, что особенно опасно в период избирательной кампании», — объяснял в своей записке Роберт Эйхе Сталину.

Рис. Р. Эйхе.

Ленин и Бронштейн-Троцкий допустили активистов до Учредительного собрания, а затем их расстреляли, а теперь умудренные опытом коммунисты при абсолютной власти убивали часть элиты общества до выборов во властные структуры, страховались.

4 июля 1937 года на партактиве Москвы главный обличитель репрессий после смерти Сталина Никита Хрущев яростно брызгал с трибуны слюной: «Каждый партийный и непартийный большевик должен помнить, то враги народа, подонки эксплуататорских классов — японогерманские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески использовать выборы для своих контрреволюционных целей, разоблачение, выкорчевывание и разгром всех врагов народа является важнейшим условием проведения выборов в Советы».

По поводу этих репрессий А. Мартиросян, пытаясь обелить Сталина в своей книге «Двести мифов о Сталине», пишет: «В самом начале трагических событий тех лет партократия едва ли не силой вырвала у Сталина согласие на репрессии».

Я с этим категорически не согласен, это несерьёзное утверждение, послушать Мартиросяна — так Сталин упирался, не давал право на вынесение смертного приговора, а его подчиненные, дрожащие перед ним от страха, — силой, яко вурдалаки-маньяки, вырывали это право на смерть и жизнь. Это ведь не дети в песочнице — один у другого вырвал лопаточку и сыпанул песком в глаза другим.

Да, — просили право на смерть и жизнь по многим причинам, в том числе и злорадно и алчно для упоения полной властью над людьми и расправы над личными врагами, и Сталин дал это право не «через не могу», а совершенно осознанно и охотно. Ведь чтобы получить у Сталина «индульгенцию» на убийства бывших крестьян-кулаков, уже неоднократно ограбленных и неоднократно наказанных, Эйхе не ломал руки или уши Сталину, не ставил дуло револьвера к его виску или лбу, не кричал угрожающе на Сталина, — Сталин добровольно и солидарно поддержал эту изуверскую инициативу Эйхе и стал его соучастником. Поэтому этот способ обеления Сталина Мартиросяном не выдерживает критики.